Я закатываю глаза. – Что?
– Я хотел принять душ, сесть в машину и выпить огромный кофе со льдом в городе, а затем отправиться в школу. Но я больше не могу этого делать. Хочешь знать, почему?
Я медленно дышу через нос. – У меня есть идея.
– Уверен, что есть, – говорит он.
– Я имею в виду, я могу принести тебе кофе со льдом, если ты этого хочешь, – предлагаю я.
– Что я хочу, так это вернуть свою машину. – Он стонет.
– И ты, и я! – восклицаю я, когда он встает и берет свою сумку. Я чувствую облегчение от того, что он наконец–то вышел из моей машины. Но прежде чем я успеваю отъехать, он снова просовывает голову внутрь.
– Увидимся в четыре, – говорит он.
Я замираю. – В четыре? Школа заканчивается в два тридцать!
– А тренировка по лакроссу заканчивается в четыре, – спокойно отвечает Андре.
– И что бы мы делали без лакросса? – Я улыбаюсь, скрипя зубами. Затем, увидев выражение лица Андре, я отступаю. – Думаю, у меня есть проект, над которым я могла бы поработать несколько часов.
– Вот это настроение, – говорит Андре, дважды постукивая по крыше машины. Затем он уходит в школу, оставляя меня в ярости.
Я кладу голову на руль и стону. Это будет труднее, чем я думала.
10
В последнее время я много думалв о том, что заставляет место начинать казаться маленьким. И я имею в виду не только комнату или здание. Я имею в виду целое место. Например, средняя школа, или город, или община. Когда оно превращается из красоты привычного в нечто худшее. Когда от ощущения глубокого вдоха до ощущения, что все вокруг закрывается от тебя. Как будто вы живете в 'Дне сурка'. Как будто нет ни места, ни возможности для роста.
Раньше мне нравились все эти любимые места в Честер Фоллс. Например, один особенный петляющий, ветреный участок дороги, который всегда вызывал у меня ощущение, что я нахожусь в рекламе роскошного автомобиля. Или старый викторианский дом, который кто–то недавно перекрасил в шалфейно–зеленый цвет и снял все ставни, отчего он стал выглядеть неожиданно современным. Или поле сразу за фермой Тессы, которое заполнено самым невероятным разнообразием полевых цветов, как будто кто–то представил его себе, а потом нарисовал на обочине дороги.
Но теперь, иногда, когда я проезжаю через Честер Фоллс, я как будто вижу две версии этого места, две параллельные вселенные, наложенные друг на друга. Одна из них успокаивает, другая пугает. Как будто, если я не буду осторожна, я буду смотреть на эти и только на эти вещи до конца своей жизни.
Я сижу в кафетерии за обедом с Сидни, размышляя обо всем этом, когда мимо проходит Грант Чейз и выхватывает у меня из рук блокнот для набросков, с легкостью забирая его.
Я делаю глубокий вдох и спокойно встаю. – Могу я получить это обратно?
Грант поворачивается. – Что ты вообще с этим делаешь? – Он разворачивает книгу, затем открывает ее и перелистывает страницы своими грязными пальцами. Наброски людей, пейзажей, воображаемых и реальных зданий мелькают мимо. – Серьезно.
– Почему для тебя имеет значение, что я с этим делаю? – спрашиваю я, чувствуя, как моя кровь начинает закипать. Но с такими парнями, как Грант, выходить из себя – это именно то, чего они хотят. Ты должна оставаться спокойной. Если ты расстроишься, это только раззадорит их. Если ты ничего не делаешь, им становится скучно.
– Не знаю, – говорит он, насмехаясь, как будто ищет в глубинах своего разума какой–нибудь рациональный ответ. Я представляю себе внутренности его мозга – пустое пространство, заполненное паутиной и интернет–порно. – Это просто странно. Типа, присоединяйся уже к реальному миру. Или сядь с детьми искусства. Выбери сторону.
Я хмурюсь и открываю рот, чтобы сказать что–то вроде: – О, правда? Ты думаешь, что ЭТО и есть реальный мир?
– Эй, Грант? – мило говорит она, накручивая волосы на палец.
Грант мгновенно смягчается. Он подходит, садится на край скамейки рядом с ней и, облокотившись на колени, с обожанием смотрит на нее. Сидни, без сомнения, самая востребованная девушка в нашем классе, возможно, даже в нашей школе. Но она не ходит на свидания. Я спрашивала ее об этом, почему она ни с кем не встречается, но она всегда просто отмахивается от моего вопроса, говоря, что еще не встретила подходящего человека.
– Не мог бы ты сделать кое–что для меня? – Сидни спрашивает Гранта своим самым милым тоном.
– Все, что угодно для тебя, детка, – отвечает Грант.
Сидни наклоняет голову на одну сторону, восхищенно глядя на него. – Не мог бы ты перестать быть такой ходячей карикатурой на самого себя, вернуть Чарли ее блокнот для эскизов и, может быть, попробовать начать жить?
Кажется, Гранту понадобилось мгновение, чтобы осознать, что Сидни действительно говорит, поскольку ее тон все это время оставался тошнотворно сладким. Затем он хмурится, смотрит на меня и роняет блокнот на стол с громким стуком, таким громким, что большинство за другими столами оборачиваются посмотреть.
– Неважно. – Он пожимает плечами. – Просто представь, что есть вещи получше, которые ты могла бы делать со своим временем.
– Например, шутить о пердеже на уроках и приставать к людям в коридоре? – спрашиваю я.
– Хорошего дня, дамы. – Грант смеется мне в лицо, прежде чем вернуться к столу с хоккеистами. Они приветствуют друг друга, за что, я понятия не имею.
– О, теперь будем, – говорит Сидни в ответ, глядя ему вслед ледяным взглядом. Я не могу удержаться, чтобы не хмыкнуть.
– Боже, я не могу дождаться, когда смогу уйти от таких засранцев, – говорю я.
Сидни пожимает плечами. – По крайней мере, здесь мы можем говорить в ответ все, что захотим. В реальном мире кто–то вроде Гранта становится твоим боссом. По крайней мере, в нашем маленьком городке мы все в равных условиях.
– Я с этим покончила, – говорю я ей, качая головой и кладя блокнот с набросками обратно в сумку, где никто не сможет его у меня украсть.
Сидни смотрит на меня сбоку. – Я вижу.
Я смотрю на нее. – То есть...
Сидни пожимает плечами. – В том смысле, что от тебя просто исходит общая вибрация в эти дни. Как будто тебе хорошо быть здесь, но ты не в восторге от этого. Как будто ты перестала давать этому месту шанс.
– Какому месту? – Я хочу знать.
Сидни вздыхает. – Этому городу. Наш дом.
Я делаю глубокий вдох. – Я живу здесь семнадцать лет. Думаю, я дала ему шанс. Кроме того, возможно, я не хочу здесь застрять.
Сидни делает глоток из своего напитка. – Ты имеешь в виду, как твоя мама?
– Как мы обе, – бормочу я.
– Это так интересно. Потому что для меня твоя мама – просто супер–холодная женщина с отличным чувством цвета, завидными волосами и огромной коллекцией сабо ручной работы, – говорит Сидни, одновременно набивая трубку своего телефона.
Я фыркнула. – Для меня она – женщина, которая постоянно мечтает оказаться в другом месте.
– Она всегда выглядит счастливой, – говорит Сидни, рассматривая свой маникюр – уникальный, крошечный рожок мороженого, идеально нарисованный на каждом ногте.