Под Мемфисом пальмовые леса тянутся полосами в несколько верст. Они не имеют ничего общего с нашими родными тайниками, исполненными тени, прохлады, птичьего гама и «зеленого шума». Пальмы хороши лишь ночью, когда образы их статными призраками возвышаются над Нилом. Днем пальмовый лес похож, пожалуй, на редкий сосновый бор, но и тот тенистее: вдобавок, в бору есть мох, папоротники, вереск; а здесь чахлая почва, покрытая пылью веков, стелется каменным полом, доверху одетые чешуйчатым панцирем, круглые стволы напоминают столпы храма, исщербленные иероглифами, и пальмовый лес является каким-то многоколонным капищем с воронами на колыхающихся бледно-зеленых капителях… Последнее обольщение исчезает. когда узнаёшь, что все пальмы в Египте на счету, и что каждая платит подать [44].
Преследуемые мальчишками и девчонками соседней деревушки, Митраени, мы проехали сквозь лес и пустились целиком по пахоте к окраине Сахары, на загородное Мемфисское кладбище. В песках караван наш повстречался с караваном верблюдов, шедшим из оазиса эль-Фаюма. Оба поезда с одинаковым любопытством разглядывали друг друга: пока мы, закинув головы, любовались убогим, но живописным нарядом Бедуинов, их суровыми, прожженными солнцем лицами, сыны пустыни в недоумении озирали с высоты своих седел мудреные уборы наших дам, зонтики мужчин, платки кругом их шляп, развевавшиеся при дробном ослином галопце, и всех цветов радуги альбомы, записные книжки, тетрадки, которые плющились под мышками, торчали из-за пазухи или высовывались из многочисленных карманов; а истомленные верблюды, чуя пастбища и воду, жадно втягивали ноздрями воздух.
Время и люди отнеслись к некрополю с большим уважением, чем к живому городу. Тут осталось еще несколько осыпавшихся пирамид и, среди куч мусора, множество могильных колодцев. Пирамиды, подобные издали русским степных курганам, незначительны по величине, за исключением Уступчатой, относящейся к V династии {6}.
Подымается она шестью уступами и лишена острой вершины, что заставляет предполагать, что сооружение её никогда не было окончено. Внутри пирамиды и в скалистом грунте под нею устроено пять комнат (из коих одна в 77 фут. вышины), соединенных целым лабиринтом переходов. Здесь открыто много людских и бычачьих мумии, обстоятельство, доказывающее, что пирамиды не служили исключительно царскими могилами; найдены между прочим позолоченные человеческий череп и подошвы ног. Мы не были ни внутри, ни наверху; ходы, по большей части завалившиеся, заметены снаружи песком, а взбираться на вершину опасно, ибо камень, из которого сложен памятнику хрупок и рассыпчат.
Оставив ослов около домика, где жил во время раскопок Марьет-бей, путешественники направились по песку и щебню к подземельям или катакомбам «Египетского Серапеума». Предводивший нами Ахмет-Сафи изредка потрубливал в рожок, вероятно для тою, чтобы стадо его не разбрелось по пустыне. Он нес за плечами на конце палки узелок, очень меня занимавший.
Серапеумы и катакомбы открыты по указаниям исторы. Когда после сильной бури, свирепствовавшей в июне 1857 года, над песчаным Ливийским Океаном показался каменный сфинкс, Марьет-бей признал в нем одного из упоминаемых Страбоном в его описании «весьма песчаной местности, где находился храм Сераписа». Французских ученый не медля приступил к делу и откопал целую аллею сфинксов, а также стоящие в противоположных концах её здания — «Греческого и Египетского серапеумов». Значение первого, в коем найдены перенесенные в настоящее время в Лувр одиннадцать статуй греческих философов и поэтов, в точности не определено; последний же представляет храм бога Озириса-Али, и в то же время — мавзолей Аписов, так как памятник стоить над обширным подземельем, где в каменных гробах покоились священные черны: быки, рожденные от месяца и белой коровы {7}.
Нынче сфинксы и серапеумы снова погребены обязательными попечениями ветра, и ливийские пески, глубина которых достигает здесь тридцати аршин, хранят их для будущих поколений. Можно видеть лишь катакомбы и то не все, потому что во многих местах они рушатся.
У широкого входа в недра земли Ахмед Сафи развязал таинственный узелок — и каждому из нас дал по огарку. «Сперва я один шел с факелом», пояснил он; «но года два назад какой-то Англичанин упал в яму и сломал себе руку; с тех пор мы всем стали раздавать свечи».
Главный ход подземелья, длиною в несколько сот шагов, напоминает железнодорожный тоннель, грубо выученный в живой скале {8}. К нему справа и слева, на коротких промежутках, примыкают альковы, заключающие каждый по чудовищному каменному саркофагу с массивною крышкой. Пол альковов аршина на два ниже пола тоннеля, так что из последнего видны по обеим сторонам только верхи гробов.
В высоких пещерах с неотделанными стенами и сводами, саркофаги — продолговатые, вышиной в сажень, четвероугольные лари из цельного отполированного гранита (черного и красного) — поражают строгою правильностью линий и формы. В один из них, при помощи приставленных снаружи и изнутри лесенок, поочередно лазили туристы; внутри для мечтателей стояли стол и стул. Есть ряды помещений без гробов. Во всем более шестидесяти комнат, а саркофагов я насчитал лишь 24. Найдены они уже пустыми; только в одном алькове, наглухо замурованном, саркофаг заключал нетронутую мумию Аписа; когда открывали альков в извести на каменной перегородке отделявшей его от главного хода были еще видны отпечатки пальцев, а за перегородкой песчаный пол хранил следы человеческих ступней, оттиснутые несколько тысяч лет назад.
В катакомбах во все времена года воздух сух и тепел. Термометр неизменно показываешь +21°—средняя годовая температура окрестностей Каира.
По выходе добросовестный Ахмед, тщательно отобрав у нас огарки и завязав их в платок, снова повесил узел на конец палки; затем пересчитал нас как баранов и, хотя все оказались в наличности, долго еще, на всякий случай, трубил в рог, обратил темное лицо свое к темному входу в подземелье.
Шагах в трехстах находится гробница некоего сановника Ти. По иероглифическим сведениям, сановник этот был свойственником одного из фараонов пятой династии, состоял при нем «тайным советником и камергером», имел жену царской крови Неферхотепс, «в отношении к мужу любвеобильную как пальма», и сыновей Ти и Тамуза, пользовавшихся званием принцев.
В Египте существуешь два рода древних гробниц: одни высечены в отвесах скал, другие, как гробница Ти, построены на ровном месте. Последние, называемые мастабами, представляют обыкновенно небольшое четвероугольное здание с гладкою крышей и наклонными глухими стенами, похожее внешним видом на усеченную пирамиду; заключает оно порой одну, порой несколько уставленных колоннами комнат; в стенном углублении (сердаб) была замурована статуя умершего; в подвальном покое, куда ведет вертикальный колодезь, стоял каменный саркофаг. Саркофаг содержал раскрашенный деревянный или алебастровый гроб на подобие спеленанного человека; гроб в свою очередь вмещал мумию. Ставлю глаголы в прошедшем времени, так как теперь вряд ли можно найти неопустошенную гробницу: и цельные-то очень редки. Преимущественно на месте мастаб встречаешь холмы щебня, в которых чернеют отверстия полузасыпанных, разграбленных еще в минувшие века колодцев.
Усыпальница Ти стоит посреди квартала других усыпальниц, остатки которых наравне с серапиеумами, хранятся для потомства под высокими песчаными наметами.
Сама она откопана только изнутри; снаружи песок до самого верха облегает её стены, и за отсутствием потолка, местами сыплется внутрь, образуя как бы застывшие водопады: по одному из них мы спустились, или вернее скатились, в могильные покои.
Музей древностей с его непривлекательными осколками старины, значение коих для непосвященного «темно иль ничтожно» — всегда наводит на меня глубокое уныние с примесью самой чистосердечной скуки. Но тут я впервые постигаю, что можно страстно, до безумия предаться археологии: кругом меня развивается пространная египетская эпопея в картинах. Стены и четырехгранные столпы (числом четырнадцать), разграфленные на прямоугольники различных величин и формы, — по большей части горизонтально продолговатые, — сплошь покрыты множеством окрашенных барельефов;. краска осталась не везде, но барельефы, за исключением немногих, главным образом верхних, сохранились превосходно. В каждом прямоугольнике помещается какая-нибудь отдельная сцена; ни в одной нет напоминания о загробной жизни; художником передана только земная жизнь в многообразных её проявлениях. То сцены государственного управления, сельского хозяйства, ремесленного и домашнего быта, религиозных обрядов, охоты, рыбной ловли и проч. Чередуясь между собою, они с эпическим спокойствием и беспристрастием повествуют стародавнюю, всеми забытую быль, которая, несмотря на всю свою простоту и несложность, заманчивее всякой сказки.