— Kss, kss, M-r Tristan, kss, kss, мистер Джэй! возбуждал мистер Поммерой.
— В пустыне Сахары шли двое Арабов, Али и Гуссейн. Али нес на плечах пять ок [58] риса, Гуссейн— три ока. На встречу им попался третий Араб, Селим, имевший в кармане или вернее во рту восемь золотых. Накормите меня, сказал Селим, и я отдам вам все свое золото. Али и Гуссейн согласились, и так как сами были голодны, то сварили пилав изо всех восьми ок риса; затем, когда Арабы съели все до чиста, Селим, поблагодарив Гуссейна и Али, отдал им восемь червонцев. Но Гуссейн и Али не знали, как по справедливости разделить деньги, и пошли к кади (судье). Требуется определить его решение.
— Если в самых словах загадки нет ловушки, сказал M. Tristan, — если кади не взял ничего себе, и если он знал арифметику, то присудил имевшему пять ок риса пять червонцев, а имевшему три ока три червонца.
— Совершенно верно! Именно так и решил кади; я знал, что вы угадаете.
— Оно, кажется, и не мудрено.
— Однако Али и Гуссейн, недовольные решением, отправились к другому кади, и этот-то другой кади доказал им, что первый кади не знает арифметики…
— Но позвольте…
— Не обижайтесь. Речь идет о нервом кади, мы с вами тут не при чем. Второй кади присудил Али, имевшему пять ок риса, семь червонцев, а Гуссейну, имевшему три ока, один червонец. «Предполагая», обратился он к ним, «что вы двое и Араб Селим съели пилава поровну, из восьми ок риса на долю каждого пришлось по 2 2/3 ока, следовательно, если исключить из вашего риса собственные ваши порции, окажется, что из твоих пяти ок, Али, пошло на Селима 2 1/3 ока, а из твоих трех ок, Гуссейн, пошло всего 1/3 ока, то-есть в семь раз меньше».
Торжество мистера Джэя было полное. М. Tristan с великодушием истинного Француза признал себя побежденным.
Мыслителю, которого Анджело называет «lе savant», тоже захотелось отличиться.
— Я знаю одну очень тонкую энигму, объявил он;— слушайте: je suis une bete… Однако как же это дальше… je suis… вот ведь досада… je suis une bete… Остальное, господа, я позабыл!
Тут сильный насморк охватил всех; быть может его нагнал внезапно пахнувший сквозняк. Не сморкался один «ученый» и только повторял: «je suis une bete».
Вывела нас из затруднения мисс Монро.
— Учили вы английские склады? спросила она меня.
— Когда-то учил.
— А теперь помните их так же хорошо, как первый кади мистера Джэя арифметику? Мы это сейчас увидим. Я буду говорить поочередно слоги какого-либо слова, а вы называйте буквы; только вы наверно не сумеете — или ошибетесь, или собьетесь. Какое бы слово взять? Откуда вы приехали в Египет?
— Я, кажется, вам уже говорил — из Константинополя.
— Вот и отлично: возьмем Constantinople.
— Как вам угодно.
— Well, then, I begin [59]: Con?…
— С, о, n.
— Stan?….
— S, t, a, n.
— Ti?..
— T,i.
— No. Нет! воскликнула мисс. Монро, отрицательно мотнув головой.
— Why no? в чем ошибка? спросил я, несколько изумленный.
— Хотите, начнемте снова, предложила она: Con?
— С, о, n.
— Stan?….
— S, t, a, n.
— Ti?..
— T,i.
— No!! снова остановила она меня.
— Однако, чем же не так?
— Позвольте! Я и не думаю находить, что не так: я только произношу no, следующий после ti слог, а вы вместо того, чтобы сказать: n, o, вот уже второй раз сбиваетесь и вступаете со мной в препирательства.
Мисс Гертруда также предложила нам загадку, справившись предварительно в книжке, исписанной крупными как вишни каракулями.
— В которое из трех своих путешествий, спросила она, погиб знаменитый мореплаватель, г. Кук?
— Сейчас припомню, сказал ученый.
— На острове Оваи в 1779 году, отвечала невпопад одна из молчаливых личностей.
— В первое, darling, [60], воскликнул мистер Поммерой.
— Нет-с в третье… папа, а что наш г. Кук родственник тому, знаменитому Куку?
— Родной дядя, darling.
— Вы вечно шутите.
— Люблю шутить, darling, мой грех! А вот ты, серьезная, леди, разреши-ка мне следующий «puzzle»: эти развешенные кругом нас географические карты убеждают тебя, что можно всюду ездить с компанией Кука — к Нильским порогам, на Суэцкий канал, на Синай, в Палестину, по всему свету. Взгляни, что пи красная полоска, то тур Томаса К, у ка. Ну-с, теперь самая суть: уверяли меня будто по путям, обозначенным красною полоской, на каждом пароходе, в каждом поезде, во главе всякого каравана, находится лицо, которое путешественники называют мистером Куком. Таким образом, с первого взгляда казалось бы, что Куков множество. Не сомневаюсь, что все эти лица суть знаменитые мореплаватели; тем не менее мне из достоверных источников ведомо, что существует один единственный мистер Кук, остальные же Куки — подставные. Спрашивается, который изо всех этих Куков настоящий, несомненный мистер Кук?
— Разумеется, тот который едет с нами!
— Нет, darling, не он, а тот который, помнишь, сидит в павильоне и со всех берет деньги за билеты… Не так ли мистер Фань-ден-Бош? Что вы приуныли?
Но Фан-ден-Бош не слышал. Не принимая участия в нашей невинной беседе, он один втихомолку разгадывал загадку, которую загадала ему Miss Emely, ушедши вместе с матерью на Бехеру «к знакомым дамам».
С рассветом вышли из Джирдже, прошли мимо деревни Беллиани, откуда совершается поездка к Абзидосскому храму, предстоящая нам на возвратном пути, миновали Фаршут и другие местечки с большими сахарными заводами, от которых на самую середину Нила веет запахом горелой патоки и ядовитых растений, приткнулись на минуту к берегу, чтобы поглядеть дервиша-подвижника, более сорока лет сидящего на одном месте, оставили за собою вправо Дендерский храм (мы осматриваем его завтра) и наконец еще среди дня остановились на восточном берегу у пристани города Кэнэ.
Но прежде чем говорить о Кэнэ, следует сказать несколько слов о дервише.
Близ чечевичного поля, в отлогой просиженой яме, точно гад, свернувшийся в клубок, сидит безобразное дряхлое существо, давно утратившее Божеские образ и подобие. (место вероятно не затопляется Нилом). Кругом постоянно сменяются поклонники из городов и деревень, пешие и на ослах; пришли сюда и капитаны наших пароходов, в чистом белье и свежих тюрбанах. В яме тлеет костер; саженях в 10 вырыта едва заметная землянка.
Существо совершенно наго, даже без покрова на голове, не чесано, не стрижено и не мыто. Кожа — земляного цвета, толстая как у слога, вся морщится складками, ссадинами и шероховатостями. Туловище, с ослабленными мускулами, похожее на неполный винный мех, согнулось в три погибели; голова в естественной шапке самого настоящего грубого войлока низко склонилась к воздымающемуся горбом животу, и борода, тоже войлочная, сплелась с войлоком волосатой груди. лица не разберешь: щеки, нос, губы припухли и сливаются в какую-то ноздреватую массу, кисти рук с не растопыривающимися, будто сросшимися пальцами, походят на комки грязи. Коленопреклоненные Арабы обеими руками бережно подымают их с пола, целуют и дотрагиваются ими до лба. Отовсюду сыплются медные деньги; чудовище, не разгибая шеи подносит монеты к не моргающим полузакрытым глазам, отороченным кровяно-красными веками, и тут же отдает кому-либо из присутствующих. при всяком его движении ревнители в сильном волнении кланяются по восточному и кладут руку на грудь. Когда же дервиш слабо и бессвязно гнусит, воцаряется такая благоговейная тишина, что, кажется, можно слышать, как растет чечевица, и как вьется, глуша ее, гусиный горошек. Пароходный доктор, желая узнать бьется ли сердце у этого живого трупа, взял было его за руку, чтобы пощупать пульс, но тот с силой отдернул ее и, уронив возле себя, издал протяжный негодующий звук, которому позавидовал бы любой чревовещатель; звук напоминал далекий лай целой стаи шакалов; длился он минуту, постепенно затихая; дервиш в это время не шевелился, ни один мускул его лица не трогался, только живот вздувался подобно огромной жабе, и бородавчатая кожа его ходила и перетягивалась как на пресмыкающемся.