— Зато днем увидите презабавную штуку — выгрузку поклонников.
— В штиль я вероятно увидал бы то же.
— Совсем нет: в тихую погоду они бы по трапу спускались, теперь же их прямо за борт будут подавать; приедут пираты-лодочники, такой содом и гоморру подымут, хоть святых вон неси. Иной Англичанин только за тем и едет в Иерусалим, чтобы высадиться в Яффе.
По всей Сирии нет гаваней в тесном смысле: Латакие, Триполи, Бейрут, Сайда, Яффа, Акра стоят у открытого моря, точно при выборе места основатели их руководствовались не географическими условиями, а личным произволом. В непогоду суда не заходят в эти порты. {1}
Однажды Семен Семенович на обратном пути из Иерусалима был вынужден провести в Яффе целую неделю. Была буря, и срочные пароходы разных обществ поочередно скрывались, появившись на горизонте. Один только Ллойд решился лечь в дрейф милях в пяти от берега. Семен Семенович, который полжизни отдал бы, чтобы не пробыть лишнего дня в скучной Яффе, договорил четырех лодочников за баснословно дорогую цену — по два с половиной рубля каждому (аспиды!) Прежде чем взяться за весла, они на случай крушения сняли с себя все до нитки и после неимоверных трудов благополучно доставили измокшего до костей Семена Семеновича на австрийский пароход. По мнению капитана, лодка вряд ли убралась назад.
— Так вы думаете аспиды потонули?
— Нет! сатанинское отродье в воде не тонет, в огне не горит; вот может-быть акулы съели…
Сегодня когда мы приближались к Яффе ветра не было, но широкая зыбь шла с запада. Удержались мы под парами верстах в двух от города. Небо было невеселое, пасмурное. Лес апельсинов начинающихся у самых городских строений, песчаная коса и мутно-желтое взморье имели унылый вид. От берега лодки больших размеров, некоторые с десятью и двенадцатью весельщиками, тяжело подымаясь на волны, порой исчезая за их хребтами, шли к Константину; Арабы гребли наперегонки, выбиваясь из сил.
Чтобы быть зрителем «презабавной штука», я, по совету капитана, расположился на юте: сюда не посмеют взобраться грабители; впрочем им здесь и делать нечего, жертвы их на нижней палубе. Там, у трубы, вокруг трюма и дальше к носу, презирая качку, бодро стоят они в твердом намерении до последней крайности защищать свои узелки и смотанные в одеяла вещи. Неприятель уже недалеко; слышится мерный плеск весел и глухие отрывочные слова. Брошенная с первой лодки веревка, свистя, прозмеилась в воздухе, и Арабы, как дикие кошки, судорожно-цепкими скачками взлетели на пароход. Яростные лица, мелькание голых рук, воинственный зов нападающих, крики побежденных — все мгновенно смешалось. С быстротою мысли рассыпались Арабы по палубе, коршунами накинулись на багаж, с руками отрыва ют мешочки у богомолок… А вдали, отсталые гребцы, стараясь опередить друг друга, столкнулись обводами и готовы начать междоусобный бой; двое замахнулись веслами… Лодки, предоставленные самим себе, уносятся волнами, и белая пена летит через край.
Не успел я глаз отвести от этой последней сцены, как на палубу точно с неба свалился десяток новых извергов; незамеченные подошли они с другого бока; смятение внезапно удвоилось, и крики слились в одуряющий гул…
Однако дело происходит не в Адалийском заливе, и не двадцать лет назад, и Арабы не морские разбойники, а простые перевозчики. Одетые в шлыки или колпаки из серой парусины, в шаровары, не достающие колен, и в лохмотья, еле прикрывающие грудь, они действительно похожи на бандитов. Чтобы заручиться пассажирами, перевозчики с жадностью нищих бросаются на их добро. Богомольцы же не хотят садиться без торгу; иные едут вовсе не ко Гробу Господню, а на Синай: но Арабам некогда торговаться или разбирать, кто куда едет: следующие лодочники могут отбить седоков, — и таким образом происходит свалка.
Одного поклонника Арабы уже изловили и тащат к воде, будто хотят топить: это они показывают ему свою лодку. Другой окончательно попался в их лапы и «грузится»— лезет, крестясь, на стенку борта, потом, отважно перенеся ноги, спускается наружу и повисает во весь рост над пучиною; сверху гребцы держат его за локти. Между тем оставшиеся внизу, под неистовое орание, корчась в усилиях, притягиваются: их относит течением и волнами к корме. Вот пароход сильно накренило, они схватили пассажира за полы платья, но, вцепившись на мгновение, сорвались, и лодку снова отбросило назад. Верхние осторожны, не пустят ноши, пока ее не выдернут силой. Опять гвалт и притягивание… А поклонник все продолжает висеть; море то подступает к его подошвам, то, пенясь, уходит в глубину.
Женщин сажают иначе: несколько пиратов, выждав удобное мгновение, хватают поклонницу под руки и под колени и как выразился Семен Семенович, «подают» в лодку то-есть буквально выбрасывают за борт; не успеет она вскрикнуть: «ой батюшки!» как уже лежит на скамейках, между перин и котомок, вместе с поймавшими ее на лету гребцами.
Черкесы-богатыри тоже высаживаются в Яффе. Они долго не сдавались Арабам, вихрем носились за ними, опрокидывая все на пути, и отбивали пожитки. После удачной схватки, сойдясь с разных концов, титаны метали в кучу свои громадные тюки, и опять по всем направлениям маячили их папахи, а откидные рукава словно крылья летали по воздуху. Черкесами было занято по крайней мере двадцать арабских рук. Неизвестно за кем остался бы верх, если б один из перевозчиков не прибегнул к военной хитрости. Подкравшись к маленькой моей приятельнице, которая, прижавшись в уголку, испуганно следила за ходом сражения, он сдвинул на лицо её шелковый платок и в два прыжка очутится с нею у моря…. Если-бы не шум кругом, было бы слышно, как один из комков, полетевших в эту минуту через борт, жалобно заплакать.
Заметив отсутствие ребенка, богатыри оставили вещи и беспокойно зашагали по палубе; в стороне, похититель, не обращая на них внимания, брал уже приступом какую-то постороннюю старушку. Черкесы более не сопротивлялись; только один — самый страшный и волосатый— отказался съехать: ни рев лодочников, ни убеждения товарищей не поколебали его решимости, и доплатив за проезд до Порт-Саида, он остался на Константине.
Девочка вскоре утешилась; ей покойно на дне лодки, среди подушек и свернутых одеял; хорошенькая, с не высохшими глазами, она отвечает ручкой на мои прощальные поцелуи.
Лодка отчалила… В ней сидела и Анна Константинова, без узелка и котомки, одна со своим горем; взгляд её, устремленный вдаль, видел что-то прекрасное, чего не видели другие… А гребцы, увозя пленных и награбленную добычу, пели дикую победную песнь.
До сих пор я был зрителем высадки, теперь началась посадка: прибыли возвращающиеся из Иерусалима.
С одной стороны борт вынут; Арабы и русские матросы, опираясь друг на друга, стерегут пассажира, который, будучи приподнят снизу, как палка торчит из качающейся лодки; если ее высоко и плавно вскинет волной, он схвачен поперек туловища, и все кончено; но иных успевают поймать лишь за кисти рук и выволакивают, как крупную рыбу. При этом ловцы, чтобы не упасть в воду, должны тащить на себя, и пойманный вступает на Константин, проехавшись лицом и грудью по углу, образуемому палубой и боком судна. Иногда, дотащив поклонника до пояса, ловцы потеряют равновесие, и он снова опустится до самых кистей. Женщины с перепугу падали в обморок.
Коренастый солдатик весь в медалях и с привязанным у пояса чайником, еще из лодки смешил матросов.
— Ишь кавалер-то какой тяжелый, говорили они, когда появившаяся было над палубой голова с серьгою в ухе опять скрылась из виду.
— Небось, не поклонница! Тяни, зная! отозвался голос за бортом.
Прежде чем ступить на ноги, кавалер успел сеять и надеть картуз, сказав: «здорово ребятушки, спасибо вам!» затем сам стал в цепь и с шутками да с прибаутками принялся тащить довольно сомнительную странницу.
— Что за притча, братцы? Щеки-то как полотно белые, а нос красный.
Час спустя капитан быстро вошел в мою каюту, где я лежал, утомленный вышеописанною суматохой.
— Семен Семенович, что с вами? вы взволнованы…
— Конечно, досадно; еще слава Богу, что не на пароходе…
— Что же случилось?
— Пятеро пассажиров потонуло… Лодка, куда сели черномазые с папахами, разбилась о риф саженях в пятидесяти от берега. Американцы, что сейчас приплыли рассказывают… Совсем близко от них; кинулись было спасать, навалились на весла, да те недолго пробарахтались. Один будто все еще держался… подошли, — а это шелковый платок на камне волной полоскало…