— Наконец-то! Можно подумать, что ты восхищен! — злобно шипя, встретила его Лионгина.
Приступ смеха, заставивший кровь ударить в голову, прошел, и теперь она была бледнее, чем обычно. Нетерпеливо топталась, ожидая мужа возле размокшего рекламного стенда, ветер трепал, как тряпку, обрывок рваной афиши: кисть руки с кольцами на пальцах.
— Чтец как чтец. — Алоизас не хотел, чтобы слова его падали, как капли на раскаленный камень.
И вновь на нее напал смех, который только что гнал, как сумасшедшую, вниз по лестнице, вытолкнул на улицу и заставил корчиться от сладко пощипывающего удовлетворения.
— Ха-ха, муженек! Не лицемерь, ты же с самого начала готов был без соли его съесть!
— Первой не утерпела ты. Я поднялся из солидарности.
— А что? Должна торчать на всех концертах только потому, что я директор? Я — коммерческий директор, не забывай!
— А я кто? Муж коммерческого директора!
Алоизас протянул руку, чтобы осторожно погладить ее плечо, она и впрямь раскалена, как камень или металл, вытащенный из огня. Теперь, когда Ральф Игерман остался беспомощно размахивать руками, не в силах завоевать почти пустой зал, он уже был не опасен. Тем самым не могла не поблекнуть легенда о том, другом — Рафаэле, который некогда обрушился на их жизнь, как горная лавина. Камнепад отгремел, ливень прибил к земле облако пыли, и выяснилось, что не гора им грозила, а маленький, сорвавшийся со склона комок сухой глины.
— Что с тобой? — Лионгина сердито отстранилась от его ласки.
— Как муж коммерческого директора предлагаю незапланированное культурное мероприятие. Подождем его, а? Посидим вместе в кафе. Человек не виноват, что он не гений.
— Ты тоже не гений!
Он понял, что слишком рано празднует победу. Опасность не миновала, покоем не пахло, однако поражение гастролера неожиданно подтвердило мрачное правило Алоизаса: зачем стремиться к чему-то, если все тщетно, если каждого подстерегает провал? К сожалению, не все потерпевшие фиаско осознают крушение своих амбиций и надежд.
— Я и не претендую.
— Ах, уже не претендуешь? Тогда не спрашиваю, как у тебя идут дела в техникуме.
— Честно говоря, скверно. Оправдывает одно обстоятельство. Я не жажду аплодисментов.
— Чего же ты жаждешь?
— Ежемесячной зарплаты.
— Ему тоже гарантирован гонорар. Так что не переживай из-за Игермана.
— Я переживаю из-за того, что ты сама не своя.
— Из чего же ты делаешь такой вывод, милый?
— Хотя бы из твоего ледяного милый. Из того, что, кинув мне сомнительное ласковое словцо, по обыкновению не улыбнулась автоматически, что пулей вылетела из зала…
— Ну вот я и улыбаюсь. Автоматически. Доволен? — Лионгина резко придвинула к нему лицо, чтобы он понял: там, в зале, под раскаты барабанного боя, она распрощалась с прошлым, которого, оказывается, не было.
Алоизас отпрянул от ее напряженного, как сжатый кулак, лица. Меловая белизна напомнила давнюю маску, при виде которой от жалости сжимало грудь и хотелось что-что сделать для нее, ну, например, вскипятить чай, когда она приходит измученная. Что же сделать теперь?
— Мое предложение остается в силе. Неподалеку есть уютное кафе. Маэстро будет неважно чувствовать себя после концерта. Было бы жестоко оставить его в одиночестве.
Маска на ее лице не дрогнула.
— Как ты себе все это представляешь? О чем вы будете разговаривать?