— Ударила и убежала, ну и ну! — жаловался Алоизас, а тип, жавшийся около, всем своим ехидным видом доказывал, что произойдет, если Алоизас разрешит ему заорать, — стены рухнут, небосвод расколется, вселенная хрустнет, как скорлупа выеденного яйца!
Откуда ты взялся, противный и подлый? В тишине Алоизас наткнулся на свою тень. Наткнулся и забыл о ней, ожидая неизбежного, которое приближалось огромными шагами. Ясно понял, что был бы недоволен, ели бы не мог так яростно и радостно ждать, забыв все остальное, даже убийственную обиду. Ему уже не хотелось, чтобы Лионгина одумалась и вернулась с виноватым видом. Лишь мгновение, частицу мгновения ждала опустевшая квартира ее возвращения, а он жаловался кому-то и прощал ей все грехи. Потом зло хохотнул и разжал стиснутые кулаки. Мерзкий человечек, все время находившийся рядом, недоуменно разинул рот…
— Что с тобой, Сын Земли?
На потолке засветился экран телевизора, послышался мелодичный голос Берклианы.
— Ничего, кошка царапнула, — пробормотал Алоизас.
Она услышала, хотя дрейфовала в другой галактике.
— Что такое кошка? Почему ты не выстрелил в нее из атомного пистолета, который я подарила тебе ко дню рождения?
— Царапнула и удрала, шельма.
— Ты ранен, Сын Земли? Жди меня! — Грудь Берклианы заколыхалась. — Я вижу, ты страдаешь. Траектория моего полета задела вашу Солнечную систему. Внимание, катапультируюсь на сверхсветовом модуле!
Слились время и пространство, приблизился и растаял сверхсветовой модуль. Алоизас уставился на мерцающий овал, из которого лились мелодичные звуки, напоминающие испанский или португальский язык. Шея Берклианы вытягивалась, становилась похожей на шею земной женщины — на белую бархатную шею Ани, и не где-то там, за тысячи световых лет, а тут, рядом. Гладкая и теплая, все плотнее прижималась к нему женщина, замирая в его объятиях вместе с шорохом цветастого халата. Не бесполая богиня, а худое, крепкое женское тело, каждое ребро которого можно ощупать, сосчитать.
И неизбежное внезапно свершилось. Аня то вскрикивала, то смеялась, он же не издал ни единого звука, однако слышал непрекращающийся крик, раздирающий рот страшного, скрючившегося в нем человека, видел, как где-то в пространстве металась, падая и увеличиваясь, точка — раненый жестяной мотылек…
— Что ты натворила, Аня? — отстранил он ее от себя.
— Что ты натворил, проклятый? — Алоизас лихорадочно искал коварного подстрекателя, сообщника.
Пегасика она едва узнала — шляпчонка съехала на ухо, в глазках чертики, в зубах сигара. Машину, как мяч, швыряло с одной стороны улицы на другую. К счастью, не было встречных.
— С каких это пор пристрастились к сигарам? — не удержалась — съязвила Лионгина.
— Игерман! Чертов сын Игерман! Хочешь не хочешь, всем сует эту дрянь.
Лионгина не боялась, что они могут врезаться в троллейбусный столб или в ночующий на улице автомобиль. Там, где пролетает сейчас «Волга», колышется земля и все, что пустило в нее корни за семнадцать лет. Никому не нужных, пустых лет. Достойных сожаления и абсурдных, как и ее нынешняя поездка, над которой будет потешаться все бюро. Вдруг вспомнила, как неловко задела Алоизаса локтем. Неужели могла бы ударить его? Нет, никогда!
— Иго-го! — по-жеребячьи хохотнул Пегасик, проскакивая мимо сотрясающей асфальт пасти грузовика.
Ее отбросило к дверце. Вслед за страшной пастью полз не менее впечатляющий, груженный железобетонными блоками прицеп. Рассмеялась и Лионгина — громче, чем следовало в такой малосмешной ситуации. И я пьяна, не пивши пьяна. Нет, ты просто спятила! Этой ночью все сошли с ума.
— Больше я в вашу машину не сяду, — процедила она строго, а это значило: в Мажейкяй возьму, но еще куда-нибудь — вон из кожи лезь — ни за что!
Неожиданно Пегасик возмутился:
— Не я эти ралли выдумал. Чертов сын Игерман. Все претензии — к нему!
Парадные двери гостиницы широко распахнулись, хотя они не успели даже ручки коснуться. Швейцар пошатывался и икал.
— К мистеру… мистеру Игер… Егер… Егерману?
Из кармана его форменной куртки торчала бутылка коньяка.
Из-за стеклянной перегородки дружески приветствовала их наманикюренная ручка администраторши.
— Гости товарища Иг-гер-ма-на? Про-о-сим, про-о-сим!
Дежурная по этажу дремала на диване, укрывшись газетами. Из-под них торчали толстые, как бревна, ноги и веник крашеных волос соломенного цвета.