Нет, не даст она Алоизасу признаться, как он… с Аней.
— Совсем забыла. Директор ждет. Бегу докладывать о победе — получаем превосходный рояль! — Она тяжело поднимается, бежать, конечно, не сможет, но как-нибудь доползет. — Будь осторожнее на улице… котик!
Алоизаса шатает, когда он уходит, придерживаясь за стены. Вот перед ним площадь — пустая, словно сцена, готовая стать местом действия для новой человеческой трагедии или трагикомедии. С голубого неба падают редкие крупицы. Когда солнце цепляется за шпиль башни, в вышине вспыхивает точка. В чистой синеве горит осколок блестящей жести. Снова она? Снова воздушная гимнастка? Раскачивается на невидимом канате, изредка пронизываемая солнечным лучом. Она не только качается, она прыгает и кувыркается, становится на голову, маленькую, гладко причесанную головку, а ноги держат… откуда-то свалившийся сверкающий красным лаком концертный рояль. Эй, осторожнее! Ведь яростный, кипящий от ревности и ненависти человечек уже кричал, и ты уже падала с высоты, влекомая земным притяжением. Должна была разбиться, превратиться в горсть пыли, в жестяной могильный цветок. Или притворилась, что падаешь, а на самом деле взлетела еще выше и теперь вот кувыркаешься? А может, никто и не кричал? Может, не рискнул раскрыть пасть этот скрючившийся во мне гадкий человечек? Нет, орал, все тело, мышцы и мозг ноют от его крика. Вопил, выл, но ревность и месть слишком слабы, чтобы преодолеть разделяющее нас расстояние. Дух захватывает, когда следишь за порханием серебряного мотылька в пространстве, за его ошеломляющими пируэтами. Красиво, необыкновенно! Кувыркайся, пари, милая, я с благоговением и благодарностью буду следить за твоим полетом… и молча.
Между тем Лионгина Губертавичене наблюдала в окно, как удаляется Алоизас. От судорожной улыбки болели скулы. Улыбаться — тоже работа, трудная работа. Бедный Алоизас. Бедная Лина. Бедные они оба. Внезапно в ушах возник тонкий звон, будто задели натянутую струнку, — что-то оборвалось внутри головы. Лучше всего сесть. Лионгина двинулась к столу, но голова кружилась, как после взрыва, и ноги подкашивались, будто у пьяницы, старающегося не упасть. Стол удалялся, пришлось схватиться руками, чтобы он не отшвырнул и, встав на дыбы, не ударил по звенящей голове. В непрекращающийся резкий звон врезался звонок телефона.
— Выбили вторую половину рояла? Поздравляю!
Лионгина молчала. Ляонасу Б. показалось, что он поскупился на комплименты.
— Поздравляю! Поздравляю! Такая победа! Что бы мы делали без вас, Лионгина? Ни единого дня не смог бы я без вас!..
— Пустяки… Какие пустяки… — процедила она в ответ.
— Понимаю, понимаю. Замучили бюрократы. Отдыхайте! Между прочим, и у меня для вас неплохая новость. Лисья шубка — помните? — еще никому не отдана. Конфиденциально вам сообщаю: есть надежда! Отдыхайте, отдыхайте…
— Вам плохо? Дать воды, товарищ директор?
Над Лионгиной склоняется колонна, это главный бухгалтер. Что, рада видеть начальство поверженным? На мрачной физиономии удивление и сочувствие. От звона остались лишь далекие отзвуки, они уже не в голове — в теле, в руках и ногах.
— Фу, накурили. — Лионгина поводит ладонью перед лицом, хотя в кабинете нет и следа табачного дыма. Рука налита свинцом. Не ждет ли ее судьба матери? Нет, нет, нет! Стены уже не качаются. Она отрывает тело от стола, его ножки вросли в пол. Если и ждет, то еще не скоро. Я — сильная. Как муравей, который тащит соломинку в несколько раз тяжелее себя. Укутаюсь в лисью шубку и буду еще сильнее. Да, сильнее! — Что вам? Подписать?
— Наличными просит, товарищ директор.
— Кто?
— Он. — И снова угрюмо и сочувственно спрашивает: — Может, вам плохо? А?
— Кто — он?
Бухгалтерша косится на розы и переводит взгляд на мертвенно-бледную Лионгину.
— Ну, этот… Егерман.
— Игерман, уважаемая. Дайте, если человек просит.
— Очень уж много просит. — Взгляд снова связывает корзину и начальницу, подозрительно внимательную к гастролеру.
— Сколько?
— Полтораста.
— Выдайте. — Лионгина опускается в кресло и крепко ухватывает его ручки. Все-таки сидеть легче, чем стоять. Она чувствует, как кровь возвращается к лицу, согревает конечности. Что это со мной было? Упала в обморок, как изнеженная дамочка. А ведь ничего особенного не случилось. Попросила Аню съехать с квартиры — у нас же ремонт начинается, явился с возражениями Алоизас…