Выбрать главу

— Дайте мне на память какой-нибудь сувенир! Что-нибудь ваше, советское…

Украсив свою грудь, наверное, десятком наших значков, он, провожая нас, громко повторял:

— Слава Советскому Союзу! Слава Советскому Союзу!

Большая группа рабочих, которая вместе с ним подошла к нашему автобусу, горячо вторила ему. Уезжая, мы еще долго слышали дружный хор голосов, провозглашавших славу нашей Родине.

Через несколько дней мы гуляли по узеньким улочкам довольно большого поселка Беершебы, где сосредоточены строительные организации, осваивающие пустыню Негев. Трудолюбивым еврейским рабочим приходится прилагать здесь немало усилий для осуществления ирригации сожженного жестоким солнцем грунта.

Показывая нам чисто выбеленные одноэтажные домики, наш гид, известный уже читателям Соломон Абрамович Гурвиц, нарисовал идиллическую картину жизни рабочих в этом краю. И потому я удивился, заметив непонятную торопливость гида, звавшего нас к автобусу:

— Прошу не расходиться! Сейчас поедем! Надо спешить!

В чем причина такой спешки? А в том, что к нам подошли рабочие местных рудников. Вид их был очень непрезентабельный: лохмотья вместо одежды, мешковина на плечах, бледные и пожелтевшие лица…

Соломон Абрамович засуетился, попросил нас быстрее занять свои места. Но тут случилось нечто неожиданное: один из рабочих, слышавший рассказ Гурвица, вдруг крикнул:

— Не верьте вашему гиду! Все это неправда! Мы здесь мучаемся, голодаем!

Соломон Гурвиц, вскочив с места, побежал к аккуратному домику, на котором красовалась вывеска врача.

«Не телефон ли ему нужен?» — подумал я.

Не знаю, собирался ли наш гид звонить, но мы его остановили:

— Соломон Абрамович, куда вы? Разве мы больше не торопимся?

Со злостью он повернулся и сел в автобус. Мы поехали, слыша за собой возбужденный гомон. Мне захотелось описать это событие. В моем блокноте появилось стихотворение «Не верьте гиду!» Вот оно:

Расписывая прелести Бершебы, нам объяснял официальный гид, сколь благостно израильское небо, под коим всяк одет, обут и сыт. Живем-де, как за пазухой у бога: едим бананы, фаршируем фиш,[3] есть кабаре, кино и синагога… Дай Эйфеля сюда, — второй Париж! …Шел мимо человек, рабочий с виду. Остановился, хмурый и худой. — Товарищи! Брехня! Не верьте гиду! — Кто здесь не жил, тот незнаком с бедой! Набросились на парня торгаши: — Как смеешь ты?!.. — Проваливай, бродяга! — А он с усмешкой злой: — Все эти блага лишь на рекламе ихней хороши. Что мне терять! Тружусь и ночь и день я, а все одно — не прокормлю семью. Собачья будка — все мои владенья, я дохну в этом проклятом раю! И, грудь прикрыв краями мешковины, побрел угрюмо вдаль… А гид опять повел рассказ про эти палестины, израильскую славя благодать.

Под бременем «второй подписи»

Концертный зал тель-авивской филармонии был переполнен зрителями. На просцениуме разместился освещенный прожекторами израильский симфонический оркестр, основанный в 1936 году известным музыкантом Брониславом Губерманом.

— У вас всегда собирается столько публики? — спросил я своего соседа, пухлого, седеющего брюнета, на верхней губе которого странно подпрыгивали узенькие «испанские» усики.

Он засмеялся:

— Нет! Сегодня у нас гастролеры. А в обычные дни не заполняется и половины зала!

— Почему же?

— Билеты стоят слишком дорого. Оркестрантам, чтобы как-то просуществовать, приходится выступать с концертами почти через день. Публика знает их репертуар уже наизусть…

— Хорошую музыку можно слушать и по нескольку раз!

Толстяк выразительно дважды щелкнул средним и большим пальцами правой руки:

— А деньги? Такую роскошь не каждый может себе позволить!

В зале погасили свет. У пульта появился худощавый пожилой мужчина в белом смокинге — главный дирижер нью-йоркской «Метрополитен-опера» Димитрий Митропулос. Грек по происхождению, выдающийся музыкальный талант, он не нашел себе применения на родине и был вынужден еще в 1930 году, покинув Афины, скитаться по разным странам мира. Некоторое время он был «модным» в Соединенных Штатах, но за последние годы джазовая музыка всячески теснит его.

вернуться

3

Фиш — рыба (евр.).