Тихо плыла куда-то темная комната. Уже не шумело море, не дул ветер, и огромное звездное небо чутко склонилось над спящей землей…
Откуда-то издалека прорывались к нему частые и резкие звуки. Он не хотел их пускать в свой сон, но они были настойчивы, и постепенно он стал прислушиваться к ним, пока не понял, что это звонит телефон. Вскочил с постели, в темноте подошел к аппарату. Его соединили с Москвой.
В отделе никого не оказалось, кроме одного лишь сотрудника, Сафонова.
— Слушай! — закричал в трубку Матвей Кузьмич, словно хотел прокричать через всю страну. — Это Дятлов. Я из Владивостока звоню-у.
— Чего шумишь? — явно усмехнулся там, в Москве, Сафонов. — Тебя хорошо слышно, я соседа порой слышу хуже. Знаю, что ты во Владивостоке.
— Ты понимаешь, никого здесь нет, — волнуясь, переложив трубку от одного уха к другому, торопливо заговорил Матвей Кузьмич, — привез сюда эту жалобу, а наших нет, и я не знаю, где они.
— Я слышал, что они поехали поездом, но когда точно — не знаю, — ответил Сафонов. — Я сам только из Мурманска прилетел, а в отделе никого нет.
— Так, а что мне делать?! — чуть ли не фальцетом выпалил Матвей Кузьмич.
— Загорай! — рассмеялся Сафонов, зная его беспокойный характер. — Тебя встретили, разместили?
— Да.
— Так найди себе даму, — шутил Сафонов, — и жди. Мне б такую командировку…
— Но я… так не могу, понимаешь, я же…
— Ну хорошо, Матвей, — пощадил его Сафонов, — ты позвони завтра, а я скажу начальству, что ты звонил. И не беспокойся. Приедут они, никуда не денутся, понял?
— Да, конечно.
— Тогда будь здоров!
— До свидания, — сказал Матвей Кузьмич, опуская трубку на рычаг.
Некоторое время сидел в кресле, отрешенно глядя перед собой, словно ожидая, пока в голове сформулируется из этого разговора какой-то вывод, которого он еще не сделал. Затем лег в постель. Ясно было одно: надо будет и завтра звонить в отдел.
Утром, после такой ночи, он почувствовал вялость и апатию ко всему на свете, и в первую очередь к самому себе. Однако постепенно размялся, потом позавтракал в буфете, и, когда они пришли, к дороге он уже был готов.
— Как отдохнули, Матвей Кузьмич? — еще с порога спросил Наливайко и так разулыбался, словно хотел добавить: «Ангел вы наш».
Матвей Кузьмич поднялся с дивана, на котором, ожидая их, сидел и читал старую, купленную еще в аэропорту, газету, и, не откликаясь на этот веселый тон, ответил:
— Отдохнул.
— Не спалось, конечно, — сказал Трофимов, основательно усаживаясь в кресло, как будто собирался здесь сидеть весь день.
— Нас там ждут, в Находку мы звонили, — сказал Наливайко, подошел к окну и через плечо быстро взглянул вниз, словно проверял что-то. Затем повернулся к Матвею Кузьмичу: — Так что, — и он улыбнулся, — в путь!
И, глядя на него, Матвей Кузьмич почувствовал, что не сможет сказать то, о чем хотел сказать, о чем думал вечером. Наливайко в улыбке растянул свои тонкие губы и ноздри, от чего еще более хищно изогнулся, заострился от натяжения кончик носа, а глаза его по-прежнему смотрели настороженно, и Матвею Кузьмичу даже крикнуть хотелось: «Ну что ты за человек! Улыбнись хотя бы раз по-настоящему». И ему показалось, что этот человек из породы «глухих», из тех, что никогда не слышат даже крик души другого человека, не хотят слышать, чтобы не нарушить свой покой. И он понял, что в эту Находку ехать он не откажется, они звонили, там люди ждут, да и надо было что-то делать — бездельничать он не мог.
Было пасмурно, серые унылые облака нависли над городом и над морем. Но когда на машине поднялись вверх, выехали на ту же дорогу, по которой ехали вчера из аэропорта, здесь оказалось солнечно.
— Это еще городская черта, — сказал Трофимов, — тут в основном дачи, и часто так бывает: внизу, над городом, дождь моросит, а здесь солнце светит.
Вскоре проехали город Артем.
— Вы позавтракали? — спросил его Трофимов, и Матвей Кузьмич, обернувшись к нему, ответил, что позавтракал, а затем снова стал смотреть на дорогу. Машина шла быстро, легкий утренний ветерок, залетая через полуоткрытое боковое стекло, приятно освежал. Дорога за городом раскатилась сизой лентой среди густой зелени на склонах, небо сияло голубизной, сочной и прохладной, впереди поднимались, раскрывались все новые и новые дали, в машине ехали спутники, которые старались, чтобы ему было ехать в машине интересно, и он, довольный, чувствовал, что жить ведь можно и по-другому, не так, как он все время жил, а можно осознавать свою значительность и наслаждаться той же дорогой, встречами, новыми впечатлениями.