— Да он вчера загулял, — ответил Хорошун, — ночью пришел, все мы уже спали.
Климов невольно слышал этот разговор, закрыв глаза и отвернувшись к стене, и удивился тому, что он здесь. Никогда он не удивлялся этому, считал все, что происходило в его жизни, закономерным, но о том, что законы своей жизни создавал он сам, он не думал. И вот только теперь он почувствовал, что нельзя ему так жить. Между тем парни искали выходной, то есть определяли, что будут делать, то ли в карты играть, то ли в женское общежитие идти или, может быть, в кино. Он и сам обычно тоже занимался этим, перебирал вместе с другими скудные варианты выходного дня, а в это время… дома умирала бабушка. Опять подумав об этом, он сжался, уткнулся в прохладную щель между стеной, оклеенной желтыми какими-то обоями, и выступающим из-под полосатого матраца железным уголком кровати. Ему хотелось свернуться под одеялом, стать маленьким, чтобы, как верилось в детстве, беда не заметила его и ушла.
— А вообще, долго вы будете валяться?! — возмутился Кондратюк. — Будешь вставать, Серега?
— Пощекочи ему пятки, — предложил Толяна.
— Да хватит вам, — сказал Николай, — пусть поспит. О, уже девять! Давайте побыстрей, парни, собираться, Люська сказала, что они будут ждать до одиннадцати.
— Так, ели-пали, чего ж ты… — и Кондратюк заторопился, пошлепал в свою комнату.
Все начали вставать, собираться в женское общежитие. Кто-то включил приемник, старый громоздкий приемник, что стоял на столе, придвинутый вплотную к стене. Умывались, застилали постели…
— А ты и в самом деле не пойдешь с нами, Серега? — спросил Николай, понимая, что он не спит.
— Нет, — глухо ответил он.
Вскоре все ушли, оставив приемник включенным. Климов лег на спину, смотрел в белый потолок. Потом обвел взглядом всю комнату. Каким образом он тут оказался, зачем?
Он ничего не мог понять, что-то нашло на него, накатилось, и как будто некий провал в памяти возник, куда рухнули шесть лет его жизни…
Когда он умылся и постель прикрыл одеялом, в комнату вошел Иван Шорохов. Как-то, зимой, они случайно разговорились на кухне, и оказалось, что оба с одного района; с тех пор они и сошлись, хотя Иван был старше, жил здесь уже пять лет, по вечерам учился в институте, так что встречались они не часто.
— Ты не завтракал? — спросил Иван.
— Нет, но… — Климов замялся, — я не хочу.
— А что ты будешь делать? Пойдем, пройдемся в кафе…
— Нет, Иван, не пойду я.
— Ну, как твои дела? — спросил Иван. — Как дома? Мать мне прислала письмо, яблок, пишет, много в этом году. А что твои старики пишут?
В это время дверь приоткрылась, и в щель всунул лысую голову Фатеев, известный более по прозвищу «Крюк». Крутнул головой туда-сюда, пошарил взглядом по комнате и тут же распахнул дверь и резко вошел. Ему было за тридцать, худой, невысокого роста, почти всегда небритый и, казалось, даже на ночь не снимающий свой залоснившийся, помятый костюмчик, когда-то темно-синий, а теперь уже неопределенного цвета, он был одним из старожилов общежития, и хотя часто ходил пьяным, но драк не затевал.
— Иван, — задрав подбородок и странно выпучив глаза, Фатеев подкатился к Шорохову, — ты у Кости деньги брал?
— Ну, брал, — повернулся тот к нему.
Фатеев молчал, но молчал напряженно, часто дышал.
— Да, брал! — уже раздраженно, не выдержав этого молчания, сказал Иван. — Он мне сам давал, сам просил, на себя не надеялся.
— А мне сказали, что ты их потом проигрывал.
— Кто, Крюк, тебе это сказал, а? — угрожающе шагнул к нему Иван.
— Они, — ответил Фатеев, показывая пальцем в пол, покрытый зеленым линолеумом.
Климов не мог уже их слушать, не мог ждать, пока они выяснят отношения. Он надел пиджак и взял со стола ключ, намереваясь уйти куда-нибудь.
— Ты не верти! — резко говорил в это время Иван, наступая на Фатеева. — Я этому губошлепу пальто купил на его же деньги… на себя он не надеялся! Всю зиму он бы в своем пальтишке проходил, как ты! Я давно хотел поговорить с тобой, Крюк, и предупредить: оставьте Костю в покое, он же пить не хочет, да и не умеет, слышь! Но ты ответь, кто тебе это сказал?!
— Они сказали, — замахал, нервно тыча пальцем в пол, Фатеев, — их там много под землей сидят.
И тотчас же, неестественно прямо держа спину, повернулся и вышел.
— Подожди, Крюк! — крикнул Иван и повернулся к Климову: — Пойдем, Сергей, свидетелем будешь. — И, заметив, что он замялся, стал настаивать: — Да пойдем же! Он отказываться будет, а мне… мне это нужно, понимаешь? Ты же Костю Алтухова знаешь, пропадет он с ними, пора рубить концы, — говорил он, открывая дверь и выходя в коридор.