Небо было хмурым, как и в тот день, когда он отсюда уезжал. Словно вчера это было! Тот же скверик с одинокой березой да кустиками у лавочек, за станцией пыльная площадь, колодец с воротом… Шесть лет здесь не время.
У магазина стоял автобус. Он был пустой, и шофер выжидающе смотрел на Климова, который шел через площадь. Как только он сел, автобус зафырчал и тронулся, покачиваясь на булыжниках. Он посмотрел на часы — десять. «Через час буду в Лохвице, а оттуда днем в деревню как-нибудь доберусь…» Откинулся на спинку сиденья и только тогда впервые почувствовал усталость. Закрыл глаза, расслабился. Что ждет его дома?
Автобус останавливался, садились люди; Климов же почти не открывал глаз, никого не видел, и все равно спокойствие не приходило. На одной из остановок, когда открылась дверь, сильно потянуло свежим влажным воздухом. Климов поежился, взглянул в окно. Над лесом, что пестрел на горизонте, шел дождь. Когда пожилая женщина, обутая по-осеннему, в кирзовые сапоги, втащила за собой в автобус корзину, из которой настороженно тянул шею гусь, дверь закрылась, и под вздрагивающими колесами опять зашуршала дорога. Автобус был небольшой, но и людей было мало. Дорога тянулась меж тихих убранных полей, где еще, казалось, стоит теплое дыхание недавней жаркой работы. Но уже сюда приближался дождь, чтобы напоить уставшую эту землю, убрать с нее последнее, что сохранилось от лета — пыль. Об этом подумал Климов, глядя в окно, как вдруг услышал: «Вот и дождь, а у нас бураки еще не убраны». — «Ничего, до снега со всем справимся», — спокойно сказал кто-то другой. И Климов почувствовал себя здесь посторонним. Он должен был тут работать, так как сызмальства приобщался к этому, но когда надо было уже на равных со всей деревней выходить в поле, он уехал. Теперь он здесь чужой…
Возможно, другие мысли, другие чувства были бы сейчас у Климова, — в конце концов, не один он теперь в деревне гость, — если бы все у него было хорошо, если бы он не сомневался в себе, стоял на твердом пути…
Автобус въехал в райцентр, застучал на булыжниках. На дорогу весело смотрели дома разноцветными наличниками окон, голубыми, зелеными. И память ожила: вот за этой водонапорной башней — базар, вспоминал он, а дальше — магазины, площадь…
Приехали. Климов подхватил сумку, шагнул торопливо из автобуса. Осмотрелся. Тут, в Лохвице, в районном центре, уже можно было встретиться с односельчанами. На лавках под навесом сидели возвращающиеся с базара женщины, почти все в кирзовых сапогах и темных жакетах, а мужики, как обычно, толпились у пивного ларька. На автостанции он бывал в свое время часто, но сейчас смотрел на все цепко, как будто видел впервые. Да почти так оно и было: слишком многое, оказывается, стерлось в памяти, которая опять стала чистой для этой картины, и, кроме того, сам уже был не тем школьником, что приезжал или приходил сюда из деревни.
Неторопливо, весь в ожидании встречи с кем-нибудь из знакомых, он подошел к висевшему у кассы расписанию. Родной говор, с мягким, певучим растягиванием слов, по которому он, кажется, и на краю света узнал бы земляка, слышен был вокруг. Климов осматривался во все глаза, ждал встречи и боялся: что о нем подумали в деревне, когда не увидели на похоронах бабки? как-то примут его люди?
Но хотя бы одно знакомое лицо! И лишь подойдя к расписанию, он все понял: автобус шел только в четыре часа. Неторопливо он отошел в сторону, затем, поколебавшись, решился идти пешком. Взял сумку поудобнее, застегнул плащ и по тротуару направился к центру города. Небо по-прежнему было низким, серым, и как знать, подумал он, не прихватит ли его дождь на пустынном шляхе.
Районный городок этот был тихий, весело белел опрятными хатами с аккуратными палисадниками. Климов шел мимо чайной, мимо районного Дома культуры, и все виделось ему через призму прошлого, все раздваивалось. Чайная была почему-то закрыта, и не было, как обычно, мужиков на крыльце, но он сейчас увидел их, тех, что стояли здесь лет десять тому назад, и Степана Кочергу вспомнил. Тогда Степан окликнул его, — они учились в одном классе, но не дружили, — он подошел к нему, и лишь поздним вечером отправились домой, в обнимку, распевая песни на пустынной дороге.
А когда он проходил мимо Дома культуры, ему вспомнилась сцена и переполненный зал. Он еще пионер, идет смотр художественной самодеятельности, и он, глядя в одну точку перед собой, звонко чеканит какие-то стихи… у старой церквушки, где дорога раздваивалась, он увидел себя, веселого и довольного тем, что дед передал ему вожжи и теперь он сам правит лошадью. Солнечно, на возу дед и бабка, они возвращаются с базара. Когда приблизились к этой развилке, он беспомощно оглянулся, не зная, куда поворачивать, и дед рукой махнул — направо… Он их не помнил молодыми, кажется, что они всегда были стариками, и вот сейчас вспомнилось, как сидели они, свесив ноги, рядом, на одной стороне воза, и о чем-то оживленно разговаривали, как будто и не старики они тогда были… Климову и сейчас не поверилось, что бабки уже нет в живых.