Нередко по кабакам бурлаки пользуются кредитом — это-то и есть самая главная пагуба бурлацкая, Поразсчелся в конец судовщик с хозяином и понес, положим, домой чуток деньжонок, которые достались ему за вычетом заборов, да прогулов, — а тут-там уплатить надо, в другом месте опять должок есть; уплатил долг и рад бы уйти от доброго целовальника, да тот что-то уж не в меру расщедрился и от себя косушку ставит; выпили — ну как тут не ответить такою же? Ответил, закружило в голове — и к уплаченному долговому четвертаку приплачивается уже чистоганом полтинник, а то и больше; а тут глядишь и еще горе: жена на бечеве избаловалась, тоже иногда выпивать стала, девка, что по осень надо бы замуж отдавать, загуляла не то с бурлаком же, не то с приказчиком.... Бечевник и путина сделали свое дело: судовщик без денег, дома голодно, семья запропала! Спешу впрочем оговориться: иногда-и бурлак, и жена его, и мальчик и девка приходят домой неприкосновенными по части нравственности и с выручкой, да только таких что-то не часто видишь — видно уж те остаются навсегда сидеть дома, так как им удалось выполнить то, что почти невозможно, а именно и невинность соблюсти и приобресть капиталы. По большей же части судовщик и на будущий год идет в кабалу к хозяину из за летошнего перебора, да зимней уплаты за него податей, и шляется он таким образом аккуратно несколько путин сряду, пока не хватит его в Питере холера или тиф, или же не сорвется он на Калашниковой пристани с переходных мостков и смертью своею не доставит обличителям случай обличить судохозяев в скупости на постройку более широких сходней.
III
В 15-ти верстах от Шлиссельбурга находятся пески, которые снабжают Петербург песком; у берега чуть не постоянно в продолжение целого лета грузится от 30 до 40 барок(песчанки); работа кипит, слышна ругань, без которой русский человек ничего не делает, да и сделать не может. На правом берегу на сереньком фоне неба выделяются знаменитые «Красные Сосны» — просто на просто оголенные 4 сосны с плохеньким памятничком под ними. Как ни жалко на вид это место, однако оно играет не малую роль в истории нашей родины и запущенность Красных Сосен доказывает только, насколько неблагодарно потомство к тому, кто выдвинул вперед Россию; здесь Петр Великий провел последнюю ночь перед тем, как он со вершил завоевание Ниеншанца, небольшого земляного городка с посадом в 400 домов при впадении в Неву речки Охты. Здесь проведена была, так сказать, последняя ночь старою Россией и следующий день должен был рассеять мрак, царивший над землею русскою. Если Петру не удалось окончательно изгнать мракобесие — это не его вина. Поистине удивительна неспособность русского человека к чичеронствованию. Будь Красные Сосны где-нибудь за границею — сейчас явилась бы тут же гостиница «Belle-Vue», какой-нибудь ветеран показывал бы памятник, окрестные жители стали бы продавать.... ну хоть бы шишки с этих сосен на память туристам, — а тут никто даже и не ведает, про что напоминает этот жалконький памятник. Ведь хотели же срыть дом, в котором пребывал Кутузов, ведь обращен же чуть ли не единственный памятник Петровых деяний на Воронеже «чаус» (цейхгаус) в мойку для шерсти купца капиталиста!
«Говорят, Петр I на этом самом месте ихнюю крепость взяли», пояснял мне какой-то лесопромышленник и на вопрос мой: чью именно? отвечал без запинки: «татарскую». А один так еще бесцеремоннее сочинял окружавшим его крестьянам, что тут Петр Великий свою собаку любимую заставил попов похоронить, — «вот что чучело-то в Армитаже поставлена». Конечно можно самодовольно ублажать себя тем, что в русском человеке замечается полное отсутствие чичеронского попрошайничества, что он не стреляет перед путником и не просит на чай за то, что дал ему возможность слышать раскаты выстрела, повторенные горным эхо, но полное отсутствие знания достопримечательностей края решительно возмущает. Во Владимире мне не могли указать «Золотые ворота», в Новгороде никто не знает, где находится дом Марфы Посадницы, в Софийском соборе мне весьма добродушно показывали на один небольшой колокол и уверяли, что это и есть вечевой; наконец в Валупках, когда я пришел в дом, где остановился Петр, нынешняя его обитательница чуть не выгнала меня оттуда и все повторяла: «какой там Петр Великий! тут и отец мой жил, и дед — все одни Покровские, а Петров тут не было никогда и шляться нечего».