Без особой надежды направляюсь в комиссариат узнать, не нашел ли кто мою потерю.
— Нет, мадам, никто не приносил сегодня после полудня никакого портмоне.
Я так и знала. Сама-то ведь потерялась здесь еще сутки назад, и никто меня не востребовал. Если мой владелец не побеспокоится отыскать меня в течение года и одного дня, я так и останусь в Пемполе.
Ничего не остается, как позвонить на завод и попросить супруга приехать за мной. Дежурный полицейский предлагает мне воспользоваться телефоном. Да, но до чего же стыдно!
«Алло, дорогой! Представь себе, что со мной произошло: дурацкая штука — я потеряла портмоне и застряла в Пемполе… Да, в Пемполе… Что я тут делаю?… Ничего особенного, я прогуливаюсь… Ты сердишься? Нет, я вовсе не хочу тебя бросить… Объяснимся дома… Ты беспокоился, ну, разумеется, я сожалею… Прости меня, дорогой… Ты не спал всю ночь?.. Совсем измучен. Я очень огорчена, прямо не знаю, что на меня нашло… Да, я понимаю… Прости меня… Да, я несчастная дуреха… Ты приедешь… Спасибо, спасибо, до скорого, мой дорогой… Буду ждать возле церкви». Нет — это совершенно невозможно.
Надо выпутываться самостоятельно. Вернуться на таких условиях хуже, чем повеситься. Он чересчур возгордится, если я позову его на помощь. Но если окажусь слабачкой, он тоже будет недоволен. Обозлится, что все его страдания кончились таким жалким образом. Унижение для нас обоих. Я должна буду признаться во всем: в своих эгоистических удовольствиях и греховных мечтаниях. Он ничего не поймет и посчитает, что я сошла с ума. Я ничего не желаю объяснять.
Прожила эти часы для себя самой, как мне кажется, свободно, без взлета, без захватывающих приключений, но и без несчастий. Накрывши завесой молчания мою поездку-эскападу, я сделаю ее еще более неразумной, более озадачивающей. Даже если никогда не повторю ничего подобного, между нами навсегда останется что-то невысказанное. Мое желание сбежать будет вознаграждено его внимательностью, он станет чувствительнее к переменам моих настроений из боязни, как бы я опять не удрала, и, возможно, уже навсегда.
Привык ко мне, как к домашним туфлям, которые он напяливает не глядя. Ни в чем не сомневается. Ни о чем не расспрашивает. Думает, что понял меня раз и навсегда. Хоть раз, да удивлю его.
Золушке захотелось на бал. Фея, ее крестная мать, помогла ей. Но Золушка потеряла в полночь свою меховую туфлю, поспешно покидая дворец.
Теперь Золушка вынуждена возвращаться домой, голосуя на дороге.
Становлюсь у выезда из города в направлении Сен-Бриё. Скоро стемнеет. Для моего бегства надо было повременить до длинных июньских дней. Зимние дни слишком коротки для приключений. И с завода уходят, и спать ложатся, и встают затемно. Чего ж тут удивительного, если в голове — одни мрачные мысли.
Я поднимаю руку, только когда в машине женщина. Тем не менее, заприметив меня, водитель грузовика тормозит и предлагает сесть к нему.
— Нет, спасибо, я предпочитаю пройтись. Всего каких-нибудь пять минут ходу — и я дома.
Он не поверил, но и не настаивает. Трогается, усмехаясь, и пускает мне прямо в лицо струю выхлопных газов.
Пошел снег. Мой застарелый ревматизм давно уже предупредил меня об этом. Никакого укрытия в поле зрения. Натягиваю капюшон до самых глаз. Машины проезжают редко, и я слишком поздно поднимаю руку, чтобы водитель, заметив меня, мог остановиться. Так уж мне везет. Лучше было бы сломать вчера ногу, когда выходила из дому. Не торчала бы теперь на обочине как пугало.
Если бы не была такой трусихой, давно бы уже катила в том, первом грузовике, любуясь великолепием полей, покрываемых снегом. Больше не буду привередничать, сяду в первую подвернувшуюся машину, даже если ее будет вести тип с физиономией висельника. Стараюсь вспомнить приемы карате, виденные в одном фильме.
Наконец-то замедляет около меня ход один «остин», почти останавливается, но тут же резко прибавляет скорость. Я успеваю заметить двух ржущих юнцов. Сволочи! Вам смешно? Хотела бы поменяться с вами местами! Папенькины сынки! Мерзавцы! Эксплуататорское семя!