Поездка в плацкартном вагоне.
Перестук колес скорого «Москва-Абакан» учащался; поезд покидал станцию. Проплыл чистенький перрон с застывшим истуканом дежурным в красной форменной фуражке с желтым флажком в руках. Легкой тенью проскочила забытая всеми станционная каланча, и потянулись унылые дома пригорода.
В 16-ом плацкартном быстро налаживался нарушенный вновь прибывшими нехитрый быт вагона. Плацкартники в экспрессе народ особый. Они резко отличаются от степенных жильцов купейных вагонов, мерящих расстояние сутками дальнего следования, да стаканами крепкого, приправленного рафинадом, чая. В купейных свой ритм. Езда здесь нудно-муторная. Пассажиры отсиживаются в пеналах-купе или одиноко замирают у мутных окон в узких коридорах. Там их болтает на стрелках, да вспугивают угрюмые проводники, яростно волокущие по проходу тюки грязного белья.
В плацкартном иной мир. Едут здесь студенты вузов и техникумов великой страны. Спешат они в родительский дом к дымящимся шаньгам и беляшам, или обратно в гулкие аудитории, да промозглые комнаты обшарпанных общежитий и издерганными сквозняками, дверьми. Здесь можно встретит и командировочного средней руки с истрепанным портфелем грубой кожи, распухшим от бумаг, меченных надписями «согласовано-утверждаю». Трясутся в плацкартном и, тучные мамаши с беременными авоськами, источающими колбасно-чесночный аромат провинциальной «краковской». Все это для драгоценных чад, постигающих науку в пыльных областных центрах. Валяются на верхних полках мятые с похмелья дембеля, владельцы фибровых чемоданчиков и заутюженных кителей с полным набором блестящих значков воинской доблести. Изредка катят в плацкарте ветхие дедушки-бабушки, тихонько приткнувшись на боковушках, по-сиротски выпрашивая чек у проносящихся, как броненосец, проводников, этих суровых администраторов вагонной жизни. Словом, едет народ пестрый, колоритный и частенько здесь возникают компании неожиданных собеседников с благодарными зрителями.
В окнах 16-го замелькали распаханные поля, сменяясь незатейливым мелколесьем сибирской равнины. В третьем купе после традиционных «вы откуда и куда?» завязался дорожный разговор. Начал его парень лет 20-ти, в потертой кожаной куртке и стоптанных кроссовках. Попутчики его: молодая особа в розовой кофточке и синих джинсах, по виду студентка; хмурый мужик в мятом пиджаке с явными манерами крестьянина; грузная тетка неопределенного возраста, обложенная огромными авоськами и кулями; да дедуля со сморщенным, как урюк, лицом.
Парню видно не терпелось. Порывшись в замызганной сумке с блеклой надписью «Аdidas», он вытащил бутылку темно-зеленого стекла, наполненную жидкостью ядовито-желтого цвета.
– Да, ты чо! В вагоне нельзя! – всполошился крестьянин
:
– Ни дай бог проводница углядит. Враз ссадит. Глянь, как она по коридору летает. Ни баба, а смерть фашистским оккупантам.
Действительно, проводница, красномордая тетка с бакенбардами, черным пушком усов и гвардейской грудью под солдатской рубахой, только что проплыла мимо походкой боцмана торгового флота.
– Ни че! Мы в тихушку, по-быстрому. Ну, у кого стаканы есть, сознавайсь?! Угощаю! – весело выпалил в кожанке. Он опять нырнул в свой “
Adidas
” и извлек оттуда пластиковый стаканчик из-под «Пепси». Чуть помешкав, и тетка достала тройку фарфоровых кружечек и небольшой кусок вареной колбасы. Не отстал и дедуля с боковушки, внеся свою долю парой куриных яичек, шматком копченого сальца, головкой лука и краюхой ржаного. Прошуршала пачкой крекера студентка и, смутившись, добавила
нелепый «
Сникерс» в яркой упаковке. Сунулся под стол, к рюкзаку хмурый колхозник и торопливо развязав корявыми, что усохшие корни, пальцами тесемку выложил на стол завернутую в газету жареную курицу, мешочек с варенной картошкой, да граненый стакан с отбитой кромкой.
– Е, пэ, рэ, сэ, тэ! Во народ подобрался! – обрадовался парняга, быстро и умело разливая вино по разнокалиберной посуде:
– Давайте, за знакомство!
Выпили. Вагон мотнуло на стрелке.
– Ни, че, вроде. Маленько кисловата. Водки бы, оно, конечно, лучше, – заметил крестьянин, аккуратно втискивая свой граненыш среди разложенной на столике снеди:
– Ну, да на безрыбье, как говориться, сам раком …
– Почто на безрыбье? – неожиданно улыбнулась тетка:
– Мы тоже не лыком шиты! – и ловко выдернула из здоровенного баула бутылку белой. Парень подпрыгнул:
– Во номер! Ну, ты, мамаша, даешь! Есть женщины в русских селеньях…
Затеплилось дорожное застолье. Когда допили водку, разговор невольно остановился на спиртном. Спорили о том, какое лучше. Коньяк, водка, а может самогон? Студентка, ясное дело, больше шампанское уважала. У остальных мнения разделились. Но сошлись в главном, что при питье надо непременно норму знать. Иначе добра не жди. Стали вспоминать разные истории, связанные с нарушением этой нормы.