Второе впечатление, преследующее вас с первого дня, - это голоса недовольных. Если применить международные мерки, то происходящее в России приобретает более высокий смысл и мотивацию. Речь идет о далеко идущих замыслах, в рамках концепций предстоящих битв крупного международного масштаба. Такие люди, как царские чиновники, служанки, кельнеры, вдовы, гнилая чеховская мещанская интеллигенция, не понимают происходящего, они вздыхают и уныло брюзжат. Русский чиновник, носивший в царское время полковничьи погоны или генеральские эполеты, а теперь одетый в потрепанный цивильный пиджак, смотрит на все это с глубоким раздражением. Кожа на нем шелушится, как на мумии, у него проницательный прокурорский взгляд серых глаз, его закоренелый бюрократизм, врожденная злоба, непробиваемая тупость, прикрытая неискоренимой печатью условностей традиционного воспитания, приправлены передовицами из газеты "Новое время"[10] и затверженными фразами о народе, Боге и царе; такой вот чиновник работает на теперешний режим, но безмолвно ненавидит все происходящее и умирает с проклятием на устах. Эти легендарные русские чиновники судят о партиях и событиях свысока, из их взглядов и нудных голосов так и сочится презрение. Для этих типов все происходящее - бессмысленное нарушение порядка, бунт, хаос, насилие, преступление, они ненавидят всех и вся, осознавая свое бессилие, дрожат перед ЧК и умирают, растоптанные и поверженные. Как объяснить кухарке, которая в Страстную пятницу вечером отчаянно рыдает при мысли, что в этот день тысяча девятьсот двадцать пять лет назад должна была ужасно страдать Матерь Божья, как объяснить такому вот созданию, что сегодня происходит в России? Ее призывают в Кремль, чтобы управлять одной шестой частью света, а она не идет. И слава богу! Требуется зоркость ума, масштаб личности, знания, убежденность, одаренность, опыт, вынесенный из пережитого на своей собственной шкуре, для того чтобы почувствовать темп движения, осознать его направление и взять инициативу в свои руки. Ничего этого нет у господ юнкеров и помещиков, и потому они предпочитают купание в Дунае и рыбную ловлю в Сремски Карловци[11], шести- или восьмичасовому рабочему дню в каком-нибудь пыльном московском учреждении или конторе.
Рядом с недовольными и побежденными клубится новый мир, толпа людей, переживающих в первом поколении пробуждение и возведение собственной государственности "Civissovjeticussum!"[12]. Это еще не ощущение инстинкта бесклассовости (самоотверженного ухода в борьбу за уничтожение не только класса буржуазии, но и вообще всех классов), но активное подтверждение классовой принадлежности на определенной повседневной практике. Это сегодняшнее бонапартистское рождение нового советского строя. В то время как юнкер, генерал и чиновник культивируют бессильную злобу, ворчат и порицают, настоящий советский гражданин конструирует и строит. "Civissovjeticus" повесил на гвоздь свою солдатскую каску и револьвер, он торгует древесиной, организует кооперативы, строит железные дороги, проводит электрификацию, но завтра он готов снова надеть каску, взять револьвер и вступить в смертельную борьбу. Прежнее положение вещей ликвидировано, оно юридически не существует; сегодня это ясно, неопровержимо и чувствуется на каждом шагу. Доказано, что можно обойтись без великих умов, отбывших в эмиграцию. По своим внешним, поверхностным формам жизнь в сегодняшней России ничем не отличается от жизни на Балканах, или в Литве, или где угодно в пространстве, лежащем на восток от линии Данциг -Триест. Поезда идут точно по расписанию. Правда, я путешествовал в международном экспрессе, и здесь спальные вагоны были чистые и аккуратные, и кормили хорошо. Путешественника, прибывшего из урбанизированной буржуазной Европы, на первый взгляд поражает отсутствие роскоши. Женщины в основном одеты очень просто. На улицах преобладает скромный средний вкус, что весьма симпатично после западных столичных борделей. Кафе отсутствуют. Все гостиницы принадлежат государству, цены в них в два-три раза выше, чем в Германии. Самый обычный гостиничный номер стоит минимум шесть - восемь рублей в день, что, принимая во внимание низкий курс доллара, очень дорого. Частное лицо, путешествующее по своей личной надобности, может в первый же день в гостинице почувствовать, что быть индивидуальным туристом в несколько сот раз сложнее, чем быть членом какой-нибудь организации, объединения или профсоюза. Организация - всe, индивидуум - ничто. Все это пока примитивно и подчеркнуто принципиально, но здесь ощущаешь, как создается фундамент нового порядка в обстановке саботажа со стороны всего мира и огромной части русской интеллигенции.
В своих записках я не буду приводить какие-либо статистические данные. Статистики хватает во всех докладах и ежегодниках. Вы можете убедиться на любом вокзале, в государственном учреждении, в любой приемной или на выставке, что статистические графики плодятся, как грибы после дождя. Кто интересуется состоянием экономики в России по разным хозяйственным или промышленным отраслям, пусть прочтет отчет делегации английских профсоюзов.
Гораздо больше статистических данных меня в этой поездке интересовали люди, человеческие отношения, настроения, поступки, их освещение, их масштабы, общий климат. Я разглядывал русские церкви и - позвольте мне проявить сентиментальность - прислушивался к шуму ветра в верхушках елей и больше думал о проблемах культуры, чем о статистических данных. Пожалуй, стоит особо подчеркнуть, что каждое слово написано совершенно беспристрастно. У нас изо дня в день печатают лживые и тенденциозные сообщения о положении дел в России, и я, уже несколько лет свободно и независимо отстаивающий логику русской концепции, опровергая измышления всевозможных писак и явно ангажированных незрелых умов, не вижу необходимости отступать от истины. В России не текут молочные реки в медовых берегах. Там хватает и горя, и бедности, как во всем мире, но кто работает, тот и ест.
Венские впечатления
...Индивидуум, отягощенный чувством истории, такой, как, например, я, на каждом шагу чувствует в этом городе некий надлом. На первый взгляд, это все еще город Радецкого, Шварценберга, Лихтенштейна, город с имперскими надписями на латинском языке, с тяжелыми мраморными порталами банков и картелей, которые держали в руках огромные, простиравшиеся до самого Дрездена территории в военных границах империи кайзера. По улицам столицы прогуливаются дочери пребывающих ныне на пенсии советников венского двора, бледнолицые барышни с малокровными рейнольдсовскими фигурами, на низких каблуках, блондинки с прилизанными соломенно-желтыми волосами. В витринах фотографов там и сям еще можно увидеть цветные фотографии венгерских магнатов, но дворец знаменитой венской Кригсшуле стоит неоштукатуренный, грязный и пустой, с замусоленными немытыми окнами, в то время как в Бурге точильщик точит ножницы, а в самом императорском дворце размещаются торговые агентства.