Далеко не все принимали участие в развлечении: кроме мужа блондинки на месте остались и три старые побитые жизнью клуши: куда уж было им тягаться с молодостью и силой, да и кто составил бы им пару, поддержал компанию – слабым и безвольным – если все остальные были призваны на этот праздник жизни, оставив за бортом повседневное, которое в лице трёх покинутых женщин продолжало скалить зубы и угрожающе озираться в жалкой попытке остановить, уничтожить стремление к вседозволенности и свободе, которое было им больше недоступно. С болью в глазах им оставалось смотреть на резвящихся и дурачащихся: даже муж соседки – тихий и слегка пришибленный жизнью – легонько притопывал вместе с дочерью, не говоря об остальных, проявлявших куда больше активности: Света с кавалером почти не отставали от центральной пары праздника, да и мы с соседкой охотно поддерживали темп и напряжение, задаваемые оторвавшимися нарушителями морали и спокойствия.
Но недолго, видимо, могло сохраняться равновесие вокруг эпицентра и очага общих интересов: сначала я не понял смысла происходящего, и только чуть позже разглядел концовку: Алик и хозяин дома стояли друг против друга и – как петухи – готовы уже были устроить небольшую потасовку, причём неизвестно ещё было – кто сильнее и увереннее – Алик с молодостью и напором или хозяин – при молчаливой поддержке свидетелей и самих стен. Гребни надувались, противники разбрасывали лапами землю, готовясь к первому наскоку, они уже пробовали руки-крылья и злобно глядели друг другу в глаза, пытаясь напугать хоть таким способом – в то время как парочка продолжала безмятежное парение в доступной только им выси – и тут прорвало наконец сожительницу хозяина: вскочив с места она вцепилась имениннику в руку и одной своей массой заставила его изменить направление движения: она оттаскивала его подальше в угол, уговаривая и причитая, а он почему-то не возражал. Уже не так охотно двигались пары, расстроенные неблагополучием и тревогами, хозяин недовольно сопел в углу, а Алик тоже наконец осознал вину: он открыл дверь на террасу и покинул комнату, где было такое скопление тяжёлой нервной энергии.
“Ваш приятель – смелый человек. Но он напрасно так: всё равно ему здесь не светит.”–”А может: светит мне?”– Она откинулась и сощурила глаза, рассеянно разглядывая что-то у меня на груди, или забираясь чуть дальше – уже оценивая возможные перспективы: “а почему бы и нет, ну и что – что муж: он же рохля и тюфяк, да и почти ни на что не способен – где уж ему больше, а здесь всё будет шито-крыто: у него ведь жена, которой вовсе необязательно обо всём знать или догадываться, а мальчик ничего, вполне подходящий, как тот – два года назад: тогда ведь проскочила, и даже никаких намёков на подозрение: этому болвану одно теперь подавай – ящик с футболом – на всё же прочее давно уже не хватает – даже чтобы семью прилично содержать! – так что: может быть, может быть, может быть.”– Что-то подобное наверняка прокручивалось у неё в голове, отражаясь во взгляде и движениях крепкого упругого тела, и вполне возможно – всё зависело теперь от меня: от дальнейших слов и предложений, способных закрепить впечатление и довести дело до промежуточного результата – в виде обмена телефончиками. Уж потом-то наверняка всё пошло бы проще и нагляднее, и мне оставалось бы только собрать урожай – достаточно обильный и питательный – но, похоже, что-то в последний момент смутило и расстроило её: неожиданно она покачала головой и отстранилась, ясно показывая несогласие. Что-то не срослось, номер не удался, принеся одно сплошное разочарование, и я последовал примеру Алика: захватив большое сочное яблоко я вышел на террасу, где находился пропускной пункт в это царство разгула и веселья.
Однако охранника на боевом посту мне застать не удалось: в комнате находился только Алик, стоявший перед массивным круглым зеркалом и корчивший рожи: он мстил если не хозяину гульбища, то хотя бы его зеркалу, заставляя отражать одну пакостную конструкцию за другой, так что за несколько минут на долю толстого матового стекла явно выпало немало. Моё появление его не смутило: бегло оглянувшись, он продолжил вульгарное пошлое занятие, растягивая рот до ушей и закатывая глаза или уродуя нос или уши – маленькие и достаточно привлекательные – но становившиеся под воздействием рук сморщенными некрасивыми комочками.
Я вкратце рассказал об отношениях, связывающих главных действующих лиц; основное он и так уже понимал, так что мои новости только дополнили сложившуюся у него картину. “Так что может: двинем отсюда?” Алик отстал наконец от зеркала, получившего под занавес изображение явного упыря и душегуба: если бы нечто подобное появилось здесь на самом деле, то кто-нибудь из гостей мог получить инфаркт. Он ещё не мог решиться: посмотрев на часы, он покачал головой; лучше было подождать ещё полчасика, после чего наверняка можно было рассчитывать на успех. “А то торчать у закрытой двери – как-то неудобно.” По словам Алика, у его знакомой было много подруг: и на мою долю безусловно также придётся достаточно лакомый кусок. “И не сомневайся даже!”