Выбрать главу
Там есть, о братья, борьба любая для всякого, в ком бороться жажда, и есть экран, на котором чувства твои отразятся в оттенке каждом: поезд — сталь, что кусает сталь, рев городов над молчаньем полей; в ошеломительной вышине — самолет бурящий, сверлящий даль, бессонными светляками глаз вращая во тьме ночей; тщеславные мультимиллионеры, — всех представимых вещей короли, что свет затопили без толку и меры рекламой прекрасного в нынешнем веке; что подожгли твой нищенский взор, пожирающий запоздалые, отсталые газеты и журналы, где блестят кинозвезды надменные, вожделенные, невесомые, словно обожествленный картон. А за всем этим — стужа, бон-тон, дно, клоака, бессильная злоба, преступленье, позор, мотовство, вихрь отчаянной схватки… — А здесь? Ну а здесь — ничего. Здесь — покорность. И каждый, не зная пути своего, выбирает его без разбора, в слепом беспорядке…
За этой сменой волн, бегущих без конца и остановки, я знаю, есть дороги для поступи героев, и руки добрые, что машут, провожая, благословляя людей великой грезы, шагающих по следу пророков, гениев необычайных… Там есть борьба, которой ты не знаешь, но рвешься к ней конем, привязанным весь день у пешеходной дороги, по которой бредет толпа видений, надежд и обещаний, порой неуловимо оживляя пейзаж холодный…
И молча ты слушаешь, как ветер в скалах бродит, поет за их грядою, следишь за сменой волн, бегущих без конца и остановки, за этим горизонтом постоянным, за белой полосою, оставленной винтами судов ушедших, как будто за мечтою беспредельной, где гаснут последние гримасы иронии бесчинной, и на краю туманном ты видишь контур корабля, который не взял тебя с собою.

Пять песен о разлуке и любви

Перевод Новеллы Матвеевой

Я ведь тоже капля в океане, наши жизни [120]

не так уж раздельны.

Уитмен
I
За руки взявшись, шагать нам рядом повсюду. Правда, на крыльях тревог я уноситься буду, и ты подумаешь: я забыл улыбку твою колдовскую. «Кто уезжает — увозит сердечные муки». Храни же тоску пути и разлуки, умножь ее, вновь тоскуя…
II
Я иду туда, куда уводит эта жгучая меня тревога, ты передо мной всегда стоишь незримо, как свеча обета, — вечно рядом где-то, вечно негасима…
III
…Я же земля, по которой ступаешь ты, воздух, которым ты дышишь мгновенье любое, ветер, что ночь напролет у дверей твоих стонет, вещи, цвета, явленья, что видишь ты, даже воспоминанье твое — мимолетная тень мечты от шороха ветви, когда она засохший листок уронит… Ах! Невесомое таинство долгих Часов над волной! Даль бесконечных Часов, где теряюсь я неизбежно! Не так велико Пространство, мой друг, между тобой и мной, по Время — безбрежно…
IV
Укачай меня, грусть о побережьях, о неведомых еще и пустынных, но которых прекрасней и желанней не встречал я в скитаниях прежних, о прибрежьях, дивных, как виденья каравелл старинных…
Укачай меня, грусть (и чтобы на прощанье об ее движеньях мне мечтать печальных, о последних минутах расставанья), хоть бы и с надеждой так же я расстался, — ибо храм любви, воздвигнутый так страстно, может и обрушиться без звука. …Не разлука для Любви — пространство. Время — вот разлука…
V
Недолгий обман переменчивых судеб, рассеянных в мире, — вы, кого поджидает Время, дремлющее под покрывалом пространства! О, если бы, если бы реяли вы, как птицы в эфире, дыша их вечной весною! (Коротка твоя жизнь, моряк, но ведь терпкость ее — сильнее.) О, если бы расстоянье, моряк, было, как Время, свободно! Не верь ты, не верь, будто даль над Временем властна: лжет и обманывает дорога призрачно-вечной длиною! Любовь, моряк, забывает Время, когда ей только угодно, но Время не забывает Любви, помнит о ней всечасно…

Я разрою твою могилу

Перевод Новеллы Матвеевой

Полное грации — «Аве Мария» — шепчу моленье, и то же томленье душою овладевает, которое в детстве чистом только бывает. Мой шаг замедлен, жесты бессильны и беззащитны, бледность на пальцах дрожащих, но не боюсь я хулы, не страшусь поношенья, ни взоров, из тьмы горящих, ни завываний, ни трупов, ни их оживаний, ни поцелуев студеных толпы́ мертвецов возбужденных, ни по невидимым лестницам — шороха ног незримых, ни ночи, ни теневых погонь, что рыщут, мой след учуя, — я ничего не боюсь. Мне ничего не страшно. Ибо твою могилу разрыть хочу я.
Длинные волосы твои станут еще длиннее, на бледных дремлющих пальцах ногти еще удлинятся… Эти руки — только спят. Улыбка эта — улыбка пловцов по морям покоя и света… А может быть, ты готова сказать последнее слово, — лишь веки опущенные ожидают тайного привета… В твоем одиночестве ты изучила тропинки без перспективы, без бега и без пространства, лицо твое явит тайну в чертах умиротворенных, и на застывших устах, уголков лишенных, слово так ясно, — ясней, чем звуки псалма в усыпальнице, чем аллилуйя, чище росы, на заре восходящей, — ибо твою могилу разрыть хочу я…
Века пролетают внутри бесконечного мига, и новый мир вырастает из старых развалин мертвого мира. Много пройду я дальних дорог без отступа и препоны, — путем без извилин и тупиков, прямым, незамысловатым, как тот, которым и ты вернешься, окутанная ароматом цветов, погибших тому назад пролетных лет миллионы
И когда среди светлого дня солнца не станет, а в светлой воскресшей ночи́ луны исчезнет сиянье (и когда сотрутся все границы между ясным днем и тьмой ночною), и покой обнимет человека, и в берлогу дикий зверь вернется, и когда, как в тайну ожиданья, целый мир оденется в молчанье, и глаза и уши отомкнутся для приятия вести великой, как новый псалом, в твоих чистых устах обретающий силу, — я разрою твою могилу…
вернуться

120

Эпиграф к стихотворению «Пять песен о разлуке и любви» взят из стихотворения Уитмена «Из бурлящего океана толпы…» (перевод К. Чуковского).