Там есть, о братья, борьба любая
для всякого, в ком бороться жажда,
и есть экран, на котором чувства твои отразятся в оттенке каждом:
поезд — сталь, что кусает сталь, рев городов над молчаньем полей;
в ошеломительной вышине — самолет бурящий, сверлящий даль,
бессонными светляками глаз вращая во тьме ночей;
тщеславные мультимиллионеры, —
всех представимых вещей короли,
что свет затопили без толку и меры
рекламой прекрасного в нынешнем веке; что подожгли
твой нищенский взор, пожирающий запоздалые,
отсталые газеты и журналы,
где блестят кинозвезды надменные, вожделенные,
невесомые, словно обожествленный картон.
А за всем этим — стужа, бон-тон,
дно, клоака, бессильная злоба,
преступленье, позор, мотовство,
вихрь отчаянной схватки…
— А здесь? Ну а здесь — ничего.
Здесь — покорность. И каждый, не зная пути своего,
выбирает его без разбора, в слепом беспорядке…
За этой сменой волн, бегущих без конца и остановки,
я знаю, есть дороги для поступи героев,
и руки добрые, что машут, провожая, благословляя
людей великой грезы, шагающих по следу пророков, гениев необычайных…
Там есть борьба, которой ты не знаешь,
но рвешься к ней конем, привязанным весь день у пешеходной
дороги, по которой бредет толпа видений, надежд и обещаний,
порой неуловимо оживляя
пейзаж холодный…
И молча
ты слушаешь, как ветер в скалах бродит, поет за их грядою,
следишь за сменой волн, бегущих без конца и остановки,
за этим горизонтом постоянным,
за белой полосою, оставленной винтами судов ушедших,
как будто за мечтою беспредельной,
где гаснут последние гримасы иронии бесчинной,
и на краю туманном
ты видишь контур корабля, который не взял тебя с собою.
Пять песен о разлуке и любви
Перевод Новеллы Матвеевой
Я ведь тоже капля в океане, наши жизни [120]
не так уж раздельны.
I
За руки взявшись, шагать нам рядом повсюду.
Правда, на крыльях тревог я уноситься буду,
и ты подумаешь: я забыл улыбку твою колдовскую.
«Кто уезжает — увозит сердечные муки».
Храни же тоску пути и разлуки,
умножь ее, вновь тоскуя…
II
Я иду туда, куда уводит
эта жгучая меня тревога,
ты передо мной всегда стоишь незримо,
как свеча обета, —
вечно рядом где-то,
вечно негасима…
III
…Я же земля, по которой ступаешь ты,
воздух, которым ты дышишь мгновенье любое,
ветер, что ночь напролет у дверей твоих стонет,
вещи, цвета, явленья, что видишь ты,
даже воспоминанье твое — мимолетная тень мечты
от шороха ветви, когда она засохший листок уронит…
Ах! Невесомое таинство долгих Часов над волной!
Даль бесконечных Часов, где теряюсь я неизбежно!
Не так велико Пространство, мой друг, между тобой и мной,
по Время — безбрежно…
IV
Укачай меня, грусть о побережьях,
о неведомых еще и пустынных,
но которых прекрасней и желанней
не встречал я в скитаниях прежних,
о прибрежьях, дивных, как виденья каравелл старинных…
Укачай меня, грусть (и чтобы на прощанье
об ее движеньях мне мечтать печальных,
о последних минутах расставанья),
хоть бы и с надеждой так же я расстался, —
ибо храм любви, воздвигнутый так страстно,
может и обрушиться без звука.
…Не разлука для Любви — пространство.
Время — вот разлука…
V
Недолгий обман переменчивых судеб,
рассеянных в мире, —
вы, кого поджидает Время,
дремлющее под покрывалом пространства!
О, если бы, если бы реяли вы,
как птицы в эфире,
дыша их вечной весною!
(Коротка твоя жизнь, моряк,
но ведь терпкость ее — сильнее.)
О, если бы расстоянье, моряк, было, как Время, свободно!
Не верь ты, не верь, будто даль над Временем властна:
лжет и обманывает дорога призрачно-вечной длиною!
Любовь, моряк, забывает Время, когда ей только угодно,
но Время не забывает Любви, помнит о ней всечасно…
Я разрою твою могилу
Перевод Новеллы Матвеевой
Полное грации — «Аве Мария» — шепчу моленье,
и то же томленье душою овладевает,
которое в детстве чистом только бывает.
Мой шаг замедлен, жесты бессильны и беззащитны,
бледность на пальцах дрожащих,
но не боюсь я хулы, не страшусь поношенья,
ни взоров, из тьмы горящих,
ни завываний, ни трупов, ни их оживаний,
ни поцелуев студеных
толпы́ мертвецов возбужденных,
ни по невидимым лестницам — шороха ног незримых,
ни ночи, ни теневых погонь, что рыщут, мой след учуя, —
я ничего не боюсь. Мне ничего не страшно.
Ибо твою могилу разрыть хочу я.
Длинные волосы твои станут еще длиннее,
на бледных дремлющих пальцах ногти еще удлинятся…
Эти руки — только спят. Улыбка эта —
улыбка пловцов по морям покоя и света…
А может быть, ты готова
сказать последнее слово, —
лишь веки опущенные ожидают
тайного привета…
В твоем одиночестве ты изучила тропинки без перспективы,
без бега и без пространства,
лицо твое явит тайну в чертах умиротворенных,
и на застывших устах, уголков лишенных,
слово так ясно, —
ясней, чем звуки псалма в усыпальнице, чем аллилуйя,
чище росы, на заре восходящей, —
ибо твою могилу разрыть хочу я…
Века пролетают внутри бесконечного мига,
и новый мир вырастает из старых развалин мертвого мира.
Много пройду я дальних дорог без отступа и препоны, —
путем без извилин и тупиков, прямым, незамысловатым,
как тот, которым и ты вернешься, окутанная ароматом
цветов, погибших тому назад пролетных лет миллионы
И когда среди светлого дня солнца не станет,
а в светлой воскресшей ночи́ луны исчезнет сиянье
(и когда сотрутся все границы между ясным днем и тьмой ночною),
и покой обнимет человека,
и в берлогу дикий зверь вернется,
и когда, как в тайну ожиданья, целый мир оденется в молчанье,
и глаза и уши отомкнутся для приятия вести великой,
как новый псалом, в твоих чистых устах обретающий силу, —
я разрою твою могилу…
вернуться
120
Эпиграф к стихотворению «Пять песен о разлуке и любви» взят из стихотворения Уитмена «Из бурлящего океана толпы…» (перевод К. Чуковского).