Одна гора красива и вздымается к небу как бы застывшим костром, пламя которого заострилось и замерло, восходит к небу как бы безглагольным гимном, что начался широким вещанием, кончился лезвием мысли, постепенно суживающимся, равномерно заостренным, призывом, уводящим в лазурь. Одна гора красива, но когда две высокие вершины, но когда две вершины в известной отдаленности и в известной близости связаны друг с другом – некоторым соответствием размера, некоторой линейной зеркальностью – и высятся, как бы повторяя друг друга, не в однозвучной тождественности, а в дружном ладе сродства, в душе глядящего вырастает напевное настроение, в нем как бы льнет строка к строке, в нем возникает целая песня, где строки различны, но образуют одно целое, как различные горы, слагаясь в целое, образуют одну горную цепь.
Образ вершины горы как костра встречается в шаманизме, скажем, у вогулов, где вершина горы концентрирует в себе огонь неба, вариацию этого мифа можно увидеть в откровении Моисею на Синае. Под «линейной зеркальностью» подразумевается, что никогда не известно при взгляде на две одинаковые вершины, насколько их одинаковость – не результат перспективы, нахождения их на разном расстоянии от наблюдателя; поэтому за такой одинаковостью должно стоять «сродство», чтобы повторение размера не было результатом перспективы, но частью анализа линейных впечатлений, а применительно к образности стихов – частью анализа ритма.
Образ двух вершин в литературе встречался и раньше, и позднее не раз – в частности, у Хайдеггера, не знавшего трактата Бальмонта, который (в интервью журналу «Экспресс», 1969) поместил поэта и философа на двух вершинах явленного бытия: они говорят одно, хотя движутся и сбываются врознь.
Горное озеро огромным зеркалом серебрится внизу. Высокая горная вершина смотрится в ровные воды. Силой тайного соответствия два эти разные явления сочетаются в одно. Исполинский непроницаемый камень отражается в прозрачной влаге. Высокая гора смотрится в глубокую воду. А человеческая душа, которая видит это, встает третьим звеном, и, как рифма соединяет две строки в одну напевность, душа связует безгласную гору и зеркальную воду в одну певучую мысль, в один звенящий стих. И снежную гору, которая смотрится в воды, человек назовет
Юною Девой, а это отражающее озеро он назовет Розой Пяти Ветров.
В данном абзаце продолжается параллель между третьим членом рифмы и зеркальной поверхностью, которая только и делает полноценными двух участников рифмы. Юная Дева (Юнгфрау) – горная вершина в Швейцарии, третья по высоте вершина Бернских Альп. В письме матери от 16 (28) августа 1895 г. Бальмонт говорит о своей тайной поездке в Швейцарию, которую он пережил как поездку абсолютного счастья. «Я видел Юнгфрау, благородную снежную Юнгфрау! (…) Надо мной небо, и во мне небо, а около меня седьмое небо». Последним выражением он именует свою невесту Екатерину Андрееву. Роза Пяти Ветров, вероятно, условный географический топоним.
Из малого желудя продвигается зеленый росток. Зеленый побег превращается в деревцо. Деревцо вырастает в огромный дуб. Дуб разрастается в рощу – широкошумная дубрава, зеленый гай. Первичный ум человека глядит и видит полное высокой поэзии соответствие в двойственности лика древесных существ. Есть напевная чара в том, что из плоской земли вырвался возносящий ствол. Горизонтальная и вертикальная линия – своим пересечением и своим соединением – ведут мысль по двум путям расхождения и в то же время задерживают ее в чаре созерцания единого чуда, которое называется говорящим дубом, где ветка соответствует ветке и каждый узорный лист соответствует тысяче вырезных листьев, и все это зеленое множество шуршит, шелестит, колдует, внушает песню. Два начала соединились в одно, из одного родилась множественность, множества образовали единое целое, дуб разросся в священную рощу, и друиды соберутся в ней, чтобы петь свои молитвы и напевным голосом произносить заклинание.