Даже небо, воспетое поэтами как звездный сад, превращено в арену торга, в место афиширования при помощи рефлекторов коммерческих реклам.
Все возвышенные чувства, все, что вызывало восторг и благоговение в сердцах прежних поколений, предано забвению и презрению торговцами-буржуа. Изобретена специальная машина, заранее приучающая людей к смерти родственников, так что они уже не горюют, не тратят драгоценного времени на слезы, если смерть унесет близкого человека («L’appareil pour lanalyse chimique du dernier soupir»).
Нашелся даже один доктор, который изобрел способ лечить людей от таких чувств, как «вера», «человечность», «самоотверженность», «великодушие». Пациент покидает комнату врача, как бы вторично родившись. Здравый смысл, как бальзам, разливается по всему его существу. У него уже не может быть ни нравственных предрассудков, ни угрызений совести. Он забронирован, и ничто, кроме его собственной особы, кроме собственной выгоды, его не интересует. Он стал «человеком» в полном смысле слова, «достойным современного человечества» («Le traitement dudocteurTristan»).
В этом торгашеском мире герои Вилье де Лилль-Адана стоят – одиноко. Обыкновенно, это последние представители старых, аристократических фамилий (граф Атоль в «Vera», мадмуазель д’Обелейн в «L’amour supreme», герцог Портландский и др.). Они или добровольно уходят от людей, запираются в своем дворце (граф Атоль), хоронят себя в монастырской келье (мадмуазель д’Обелейн) или жестоким стечением обстоятельств поставлены вне жизни (герцог Портландский, индусский принц, «последний представитель вымирающего рода» в «Akedysseril»).
В тех случаях, когда его герои покидают свое уединение, когда они делают попытку окунуться в самую гущу жизни, они бывают за это жестоко наказаны. Жизнь предстает перед ними, как дикая и страшная гримаса, как царство ужаса.
Молодой человек, живший все время в области метафизических отвлеченностей, в мире нереальностей, хочет поразвлечься и пускается в путешествие. В одном испанском городке он встречает старого друга, который знакомит его с хорошенькой цветочницей. Так как все комнаты в гостинице заняты, а офицер должен ночь провести вне дома, то он предлагает молодым людям свое помещение.
После веселого ужина ученый и цветочница отправляются в предназначенную им комнату, заранее предвкушая ночь, полную наслаждений.
Вдруг в комнате раздается странный шум. Молодой человек зажигает свет и видит, заледенев от ужаса: к столу привязан огромный удав, зеленовато-коричневый, с черными, сверкающими пятнами на коже. Из громадной пасти с четырьмя параллельными челюстями, страшно растянутыми под тупым углом, высовывается и двигается длинный, раздвоенный язык, а пылающие угли свирепых глаз пристально глядят на него.
И он бросился в ужасе из комнаты, полный подавляющих неожиданностей, от жизни, чреватой страшными явлениями, назад в свое уединение отшельника, живущего в далеком от реальности мире отвлеченных идей («Catalina»).
Сама жизнь, этот мир «явлений» и «случайностей», рисуется Вилье де Лилль-Адану как сказка безумия и ужаса.
Выступают лики прокаженных.
Герцог Портландский устраивает порой в своем замке роскошные пиры, в которых сам не участвует.
Когда веселье в замке достигает своего апогея, по аллеям парка движется странное шествие. Впереди идет мальчик и звонит в колокольчик, дабы встречные сходили с пути. Потом показывается фигура человека, голова его закутана в капюшон, на лице маска, в руке, обтянутой черной перчаткой, – сигара. Шествие замыкают двое слуг с факелами.
Совершаются неслыханные жестокости.
Недалеко от Бенареса возвышается храм бога-людоеда Сивы.
Каждую ночь здесь совершаются кровавые жертвоприношения. Одним ударом ножа вскрывает главный жрец грудь живому человеку и, посылая небу проклятия, погружает свои пальцы в рану, вынимает сердце и приносит его в дар чудовищному богу жизни, богу размножения. В диком экстазе поют жрецы священные гимны, а когда утихнут их последние звуки, брамины бросают в огонь еще трепещущую, еще живую жертву («Akedysseril»).
Умершие сознают, что они умерли.
К осужденному на смерть доктору приходит ученый и просит его оказать науке еще одну, последнюю услугу. Необходимо выяснить, обладает ли отрубленная голова памятью и волей. Как только нож гильотины срежет осужденному голову, он должен, в знак того, что не потерял сознания, закрыть правый и открыть левый глаз.
Свершилась казнь.
Ученый торопливо наклонился и проговорил над ухом мертвой головы условленный вопрос. И вдруг отпрянул от леденящего ужаса – веко правого глаза опустилось, тогда как левый глаз смотрел на него, широко раскрытый («Le secret de lechafaud»).