Жизнь становится кровавым, зловещим кошмаром.
Снова Зенон на пороге комнаты друга и вдруг видит:
«Посреди комнаты, как мертвый, сидит его приятель, а вокруг него кружатся в мистической пляске семь мужчин и семь женщин, ожесточенно бичуя себя. Ужас наполняет комнату. Все слилось в один хаос криков, запахов, звуков невидимой музыки и жгучих ударов, в один круговорот тел, залитых кровью».
То был «шабаш одержимых душ, потрясаемых судорогами безумия и смерти».
Мир наполняется демонами и вампирами, становится адом, над которым царит – князь тьмы.
Жизнь – это «вечный плач» и «скрежет зубов» – дантовская citta dolente.
«Где только раздается стон, где царят болезни, преступления, несчастье (т. е. прежде всего в большом городе) – там проявляется его воля, там царит он, князь тьмы, ужаса и смерти».
И его образ неустанно и неотступно следует за бедным безумцем, задыхающимся в тисках «отвратительной, проклятой» жизни города.
Зенон отправляется по железной дороге на ближнюю станцию – а может быть, это ему только кажется, – выходит и идет по направлению к полуразрушенному замку.
Ветер усиливался и гудел угрюмо в развалинах. Деревья с криком бросались друг на друга, свистя и шумя в мутной, слепой темноте. Откуда-то издалека, не то из-под земли, не то из неведомых пространств, с самого дна ночи несутся какие-то заглушенные звуки, чьи-то голоса.
И вдруг он – в таинственной пещере.
Встают кошмарные видения, похожие на те, что грезились когда-то Босху и Брейгелю:
«Вот привиделся ему хоровод пресмыкающихся громадных жаб. Вот, точно порождение безумного мозга, возникла толпа неописуемых чудовищ, воющее стадо ужасных призраков, вампиров и ларв».
А на троне сидит он, Бафомет, дьявол:
«Его красно-зеленое лицо склонялось к женщине, которая касалась рукой пантеры, распростертой у ее ног. Из глаз сатаны брызнуло семь кровавых молний, семь громов ударило в костер, взвилось пламя, и все адские призраки повели вокруг дикую, необузданную пляску».
Пещера наполнилась бледно-голубоватым светом.
«Дьявол стоял, как красный пылающий куст, а у ног его на распятое тело женщины вползала крадущаяся тень пантеры, замыкая его в своих объятиях».
Так превратилась в глазах автора гибнущих «Мужиков» жизнь – жизнь большого, промышленного города, – в ад, населенный призраками, в царство Бафомета, князя тьмы.
Весь уклад современного капиталистического общества, с его страшной конкуренцией, с его беспощадным эгоизмом, с его жестокими войнами и острой, классовой борьбой невольно подсказывает писателям мысль, что жизнь – ничто иное, как застенок пыток и мук, что за ее нарядной и блестящей внешностью таятся невыразимые страдания, льется кровь, царит несказанный ужас.
Жизнь – это «сад пыток».
Так озаглавил Мирбо[163] свой известный роман, где под видом экзотического Китая изображена, конечно, Европа, и где за фантастическими очертаниями сказки ясно проглядывают контуры действительности.
Странная женщина – Клара – показывает автору этот своеобразный «сад пыток».
Среди роскошной феерии цветов поднимаются всевозможные орудия казни, «деревянные скамейки с бронзовыми цепями и ошейниками, железные столы крестообразной формы, плахи, решетки, виселицы, орудия для автоматического четвертования, постели с торчащими, острыми клинками и железными остриями, дыбы, колеса, котлы и тазы над горнами».
И все эти «орудия жертвоприношения» залиты кровью – «то черноватой, запекшейся, то влажной и красной».
Всюду среди экзотической роскоши цветов и растений сцены мук и казней, над которыми птицы распевают свои любовные песенки.
В одной нише молодая женщина подвешена к железному крюку за кисти рук, сплющенные двумя кусками дерева. В другой нише опять женщина, руки и шея которой скованы железными ошейниками. Там, дальше, юноша висит на веревке, обхватившей его под мышками, тяжелый камень давит ему плечи, и слышно, как хрустят его суставы. Другой сидит на корточках с изогнутым торсом, поддерживаемый в равновесии проволокой, соединяющей шею с большим пальцем ноги.
Издали доносится звон колокола.
Под ним лежит осужденный, сошедший с ума от этого постоянного звона. Лицо сведено судорогой, исказилось в ужасную гримасу. Конвульсивно раскрытые губы смеются диким смехом помешанного, а оба выпученные глаза «смотрят с выражением такого страшного безумия, какого не найдешь ни в одном сумасшедшем доме».
А кругом в кровавых лужах кишат омерзительные личинки, песок точно дышит и двигается; растения, деревья, воздух загромождены мухами и опьяневшими насекомыми.
163
Октав Мирбо (1848–1917) – французский писатель, романист, драматург, публицист и художественный критик, член Академии Гонкуров.