Это — наша земля!
Перевод В. Столбова
Уходите от нас! Забирайте с собой ваши доллары, акции, банки!
Мы — глухая тоска городов, безымянное горе полей.
Уходите от нас! Забирайте с собой вашу роскошь и ваших богов!
Глухи были они к горьким жалобам нашим.
Ваша роскошь взята напрокат,
ибо сотканы ваши наряды из нашей беды.
Мы тоже богатые люди,
но сокровище наше никто не посмеет отнять.
У нас — беспредельная кузница солнца,
и молота песня,
и зеленый ковер океана, вышитый рыб серебром.
У нас многорукая сила заводов,
мятежное знамя, надежда
и мускулы.
Горе тоже у нас,
горе тех, кто страдает… и ждет.
Настанут великие дни,
как золотые монеты, они уже катятся к нам.
И наши рабочие руки радостью будут полны.
Уходите от нас, вы, набухшие золотом туши!
Все, что наше, никто не посмеет отнять.
Это — наша земля! Она наша от края до края.
На вей зреют желанья и сумерки тихо цветут.
И в наших руках
серп ветра гигантский —
он жатву срезает на ниве грядущих веков.
РУБЕН МАРТИНЕС ВИЛЬЕНА[160]
Рассветное крещендо
Перевод П. Грушко
Все пламенней пожар на полотне востока,
в нем блекнут фонари на вахте городской,
и город гонит сон, и снова звуков склока
и ритмов чехарда дробят ночной покой.
Вновь город доняла шумливая морока,
газетчики кричат, и снова день-деньской
автомобилей гул в сумятице потока,
треск дерева и лязг железа в мастерской.
И — словно дар — из недр гремящего колодца,
как фимиам труду, дым фабрик а небе вьется;
моторы по цехам гудят на все лады.
И город вновь повел старинное сраженье,
он, как большой станок, приводится в движенье
моторами забот и шкивами нужды.
Мотивы неясной печали
Перевод П. Грушко
О немощность сознанья, бессилие решиться
облечь в стихотворенье неясные догадки.
И нет конца печали: не рвется вереница
похожих дней, текущих в трагическом порядке.
Желанного покоя и жаждать и страшиться:
в нем наше отреченье от вековечной схватки
с самим собой, с устами, которым ласка снится,
и с горстью малых истин, и с бездною Загадки.
Страдать за все: за тщетность бесплодных осмыслений,
за то, что сердце друга в жестоком отдаленье,
за хладный ум Паллады в порыве Аполлона…
И в постоянной тяге к непостижимой шири
быть вечно одиноким и жить уединенно —
быть строчкой, для которой нет рифмы в целом мире!
Песня из посмертного фарса
Перевод О. Савича
Я умру прозаически на своей постели
(желудок, легкие, печень, ухо, горло, нос?)
и послушным трупом отправлюсь к последней цели,
закутанный в саван под шелест вздохов и слез.
Хотя смерть в двери жизни ежедневно стучится,
любопытство всегда окружает мертвеца;
набит посторонними, в улей дом превратится,
и соседи глаз не сведут с моего лица.
Придут поклониться незнакомые с цветами
и родным, кому горе слезы уже сожжет,
будут соболезновать избитыми словами,
потупясь, как свойственно тем, кто знает, что лжет.
Какая-нибудь святоша без капельки крови,
под ноги глядя, прошамкает «за упокой»,
и самые старые из всех нахмурят брови,
прикидывая, кто же последует за мной.
Остальных развлечет дурак веселого склада
или тихо рассказанный сальный анекдот,
и чашка пахучего, сладкого шоколада
на выручку неловкости в паузах придет.
Нынешние друзья к останкам, что прежде были
моим «я», соберутся опять со всех сторон;
увидев, что эти стихи стали сценой были,
они шепчут друг другу: «Все предчувствовал он!»
До самого утра, тяготея над собраньем,
понятие «никогда» будет всем невтерпеж;
потом придет утешенье: «Мы жить дальше станем», —
и завтрашний день придет… Но ты, ты не придешь.
В плену у забвенья, как в заколдованном замке, —
это счастье? А каким бы могла ты владеть!
Мое имя и фамилия в траурной рамке
неожиданно заставят тебя побледнеть.
Спросят: «Что с тобой?» — «Ничего», — и напудришь щеки,
но спрячешься в спальне, не справившись с дрожью рук.
и заплачешь в подушку, шепча вот эти строки,
и в эту ночь не коснется тебя твой супруг…
Моя девчонка
Перевод О. Савича
Хороша моя девчонка,
и, как я, она черна;
на других не променяю,
мне другая не нужна.
Шьет она, стирает, гладит,
но что главное, конечно, —
как готовит!..
Ну, а если пригласить
потанцевать,
закусить
без меня — никуда,
никогда!
Говорит она: «Твоя негритянка от тебя
не уйдет ни в жизнь!
Только крепко
за меня держись!»
Достань деньжонок…
Перевод М. Самаева
Достань деньжонок,
достань деньжонок,
или с тобой не пойду, и все.
На порцию риса с галетой,
и все.
Я знаю, по-всякому может быть,
но, старина, ведь нужно же есть.
Достань деньжонок,
достань деньжонок,
или не лезь.
Потом ведь скажешь, что я такая,
что не умею с людьми.
Но любовь на пустой желудок…
Пойми.
Сам-то в новых ботинках, приятель…
Пойми.
вернуться
Рехино Педросо (р. 1896) — поэт-авангардист, прозаик, критик, журналист. Работал столяром и кузнецом. Зачинатель пролетарской поэзии на Кубе (стихотворение «Братское приветствие механической мастерской», 1927). Сборники: «Мы» (1933), «Боливар, симфония свободы» и др.
вернуться
Рубен Мартинес Вильена (1899–1934) — выдающийся революционер-марксист, с 1930 года руководитель Коммунистической партии Кубы. Занимаясь в основном революционной борьбой, проявил себя и в поэзии как яркий самобытный талант. Мастер сонета. Стихи были опубликованы посмертно в книге «Бессонное око» (1936).
вернуться
Николас Гильен (р. 1902) — народный поэт Кубы, выдающийся общественный дсятель, борец против фашизма и империализма, член Всемирного Совета Мира. В 1955 году присуждена Международная Ленинская премия «За укрепление мира между народами». Председатель Союза писателей и деятелей культуры Кубы.
Поэзия Гильена — незаурядное явление мировой культуры. В ней ритмы и мелодика негритянского фольклора органически сочетаются со словарем и художественными приемами поэзии XX века. Творчество кубинского поэта проникнуто духом социального протеста, насыщено острым политическим содержанием. Основные сборники: «Сонгоро Косонго» (1931), «Вест-Индия лимитед» (1934), «Песни для солдат и соны для туристов» (1937), «Народная голубка в полете» (1958), «Что есть у меня» (1964), «Зубчатое колесо» (1972). Последнее издание стихов на русском языке: Н. Гильен, «Третья молодость» (ИХЛ, 1972).