Осенняя ночь
Луна висит, как стертая монета,
над озера холодным серебром,
укрыв на время куколку рассвета
в смоляно-черном коконе ночном.
Луна задернулась вуалью мглистой,
рыдает ветер, залетев в овраг,
поигрывает ивой многолистой,
колышет влажный, непроглядный мрак.
Все пуще дождь, и капли наудачу
кропят кустарник и цветы в полях,
и кажется, что это звезды плачут,
пылавшие в озерных хрусталях.
Вот капля падает на лист разлатый,
ползет по жилкам, зыблется, дрожит,
чтобы потом алмазом в три карата
сорваться в ночь и землю освежить.
Лишь изредка, как грохот барабанный,
вплетется гром в мелодию воды,
одевшей нежно пеленой стеклянной
ажурные октябрьские сады.
Узорны сучья в тишине беззвездной,
а там, вдали, сквозь листьев кутерьму,
рукою черной, пагубной и грозной
нас манит ночь в клубящуюся тьму.
Песня на горной дороге
Чернела ночная дорога,
и всполохи молний взрывали
кромешную темень в Андах,
я ехал змеящейся тропкой
на жеребце норовистом.
Копыта стучали дробно,
стеклянно сверкали брызги
разметанных сонных луж,
гудели свирепым оркестром
мильоны жужжащих мошек…
Внезапно на фоне сельвы,
задумчивой, темно-синей,
взметнулась горстка огней
искрящимся роем осиным.
Гостиница! В нетерпенье
я лошадь хлыстом ударил,
она встрепенулась, и воздух
пронзила приветливым ржаньем.
А сельва, как будто поняв, в чем дело,
ночной концерт оборвала
и словно похолодела.
И тут чей-то женский голос,
щемящий, чистый и низкий,
ко мне долетел внезапно
из этой гостиницы близкой.
Женщина пела. Мелодия,
медлительная и простая,
лилась протяжно, как вздох…
Казалось, что этой песне
нет ни конца, ни края.
Дремали колючие горы
в ночной тишине горячей,
а я все слушал, как льется
напев безыскусно-бродячий,
как будто из жизни другой
звучала та песня простая
И я натянул поводья,
слова разобрать пытаясь.
«Мужчины приходят ночью,
утром от нас уходят…»
Другой, тоже женский голос,
сливаясь с первым в дуэт,
запел тоскливо и нежно,
заканчивая куплет:
«Любовь — лишь привал минутный
на темной земной дороге».
Затем повторили вместе
с горечью и тревогой:
«Все к нам приходят ночью,
утром от нас уходят…»
Тогда я спешился
и отдохнуть прилег
на бережке какого-то болотца,
а из гостиницы звучала эта песня,
томила слух, усталость навалилась,
и я, закрыв глаза,
уснул, ее напевом убаюкан…
С тех пор, кружа по диким тропкам сельвы,
я не ищу покоя на привалах,
а сплю под звездным и открытым небом —
ведь тот напев, щемящий, безыскусный,
звучит во мне и память бередит:
«Мужчины приходят ночью,
утром от нас уходят,
любовь — лишь привал минутный
на темной земной дороге».
ХОСЕ ЭГУРЕН[235]
Перевод Г. Шмакова
Карминные короли
Розы зари распустились —
два короля карминных
золото копий скрестили.
Радужны перелески,
рдеют холмы и рощи
в нежно-пурпурном блеске.
Даль золотисто-янтарна:
там королевские соколы
бьются жарко и яро.
Свет разлился вечерний —
чертят разгневанно небо
их смоляные тени.
Ночь опустилась в долину —
бьются с чернильной мглою
два короля карминных.
Вечерние балконы
Горят вечерами балконы в мерцанье желто-латунном,
там девушки громко смеются, мечтательницы и щебетуньи,
балконы, повитые дымкой, в гвоздиках и розах карминных,
там девушки все мечтают о рыцарях и паладинах,
балконы, чьи стекла сияют в закатных златистых струях,
оттуда школьницы робко влюбленным шлют поцелуи,
о, как печальны балконы, глядящие в сумрак мая, —
по свету звезды погасшей там плачет дева святая.
Дрожат дубов очертанья на стеклах других балконов,
там чахнут надежды юных, там сердце исходит стоном,
там влажная темень, нагрянув в свой час глухой и урочный,
сквозь вязь решетки увидит недужный цветок полночный,
но есть балкон мавританский над озером светлооким,
о, как бередит он память о веснах моих далеких,
в ту пору в сребристом свете мой герб горделиво реял,
на нем красовались якорь и корабельные реи,
курился туман янтарный, играя отливом бледным,
озерная дева душу баюкала сном волшебным,
любовь под золой былого все тлеет в глуби бездонной,
когда пламенеют розой вечерние те балконы!
Дубки
Возле дороги, у самой реки,
плакали тихо, по-детски дубки,
свежий покой с облаками деля,
в свете жемчужном дремали поля,
сказка волшебная грезилась мне
в утренней розовопенной волне,
у ветряка, над кипеньем садов,
чудились смех и хорал голосов,
вернуться
235