* * *
Ты от востока не отводишь взора?
Стань розою Саади
[24], я молю!
Меня пьянят шелка и блеск фарфора,
я китаянок, как Готье, люблю.
[25]
Избранница, чья ножка на ладони
поместится! Готов тебе отдать
драконов, чай пахучий, благовонья
и рисовых просторов благодать.
Скажи «люблю» — у Ли Тай-бо
[26]немало
подобных слов, его язык певуч,
и я сложу сонеты, мадригалы
и, как философ, воспарю меж туч.
Скажу, что ты соперница Селены,
Что даже небо меркнет пред тобой,
что краше и милей богатств вселенной
твой хрупкий веер, снежно-золотой.
* * *
Шепни «твоя», явясь японкой томной
из сказочной восточной старины,
принцессой, целомудренной и скромной,
в глазах которой опочили сны,
той, что, не зная новшеств Ямагаты
[27],
под пологом из пышных хризантем,
сидит недвижно в нише из агата,
и рот ее загадочен и нем…
Или приди ко мне индусской жрицей,
справляющей таинственный обряд,
ее глаза — две огненные птицы,
пред ними даже небеса дрожат.
В ее краю и тигры и пантеры,
там раджам на разубранных словах
все грезятся плясуньи-баядеры
в алмазах и сверкающих камнях.
Или явись смуглянкою, сестрою
той, что воспел иерусалимский царь,
[28]
пускай под нежной девичьей ступнею
цикута с розой расцветут, как встарь…
Любовь, ты даришь радости любые!
Ты скажешь слово — зеленеет дол,
ты чарами заворожила змия,
что древо жизни некогда оплел.
Люби меня, о женщина! Какая
страна твой дом — не все ли мне равно!
Моя богиня, юная, благая,
тебя любить мне одному дано.
Царицей Савской
[29], девой-недотрогой
в моем дворце, где розовый уют,
усни. Рабы нам фимиам зажгут,
и подле моего единорога,
отведав мед, верблюды отдохнут.
Сонатина
Перевод А. Старостина
Как печальна принцесса… Что бы значило это?
Ее губы поблекли, сердце скорбью одето;
улыбается грустно; вздох уныл и глубок…
В золотом ее кресле с ней тоска неразлучна,
и замолк клавесина аккорд полнозвучный,
и цветок позабытый увядает у ног.
Бродят павы по саду в их цветном оперенье,
неумолчно болтает о чем-то дуэнья,
рядом, в красных одеждах, сверкают шуты…
Не смеется принцесса их нелепым стараньям,
все гладит на восток, все следит за мельканьем
стрекозы беспокойной — прихотливой мечты.
Князь Голконды
[30], быть может, в ее сердце стучится?
Или тот, что примчался в золотой колеснице,
чтоб глаза ее видеть, свет мечтательный их?
Иль король необъятных островов благодатных?
Царь алмазного края? Края роз ароматных?
Принц Ормуза
[31], владетель жемчугов дорогих?
Ей тоскливо и грустно, этой бедной принцессе.
Ей бы ласточкой быстрой пролететь в поднебесье,
над горой и над тучей, через стужи и зной,
по ажурному лучику к солнцу взмыть без усилий
и поэму весеннюю прочитать царству лилий,
в шуме бури подняться над морскою волной.
За серебряной прялкой и с шутами ей скучно,
на волшебного сокола смотрит так равнодушно!
Как тоскливы все лебеди на лазури прудов…
И цветам стало грустно, и зеленым травинкам,
к восточным жасминам, и полночным кувшинкам,
георгинам заката, розам южных садов!
Ах, бедняжка принцесса с голубыми глазами,
ты ведь скована золотом, кружевными цепями…
Замок мраморный — клетка, он стеной окружен;
на стене с алебардами пятьдесят чернокожих,
в воротах десять стражей, с изваяньями схожих,
пес, бессонный и быстрый, и огромный дракон.
Превратиться бы в бабочку этой узнице бедной
(как печальна принцесса! Как лицо ее бледно!)
и навеки сдружиться с золотою мечтой —
улететь к королевичу в край прекрасный и дальный
(как принцесса бледна! Как принцесса печальна!),
он зари лучезарней, словно май — красотой…
«Не грусти, — утешает свою крестницу фея, —
на коне быстролетном мчится, в воздухе рея,
рыцарь; меч свой вздымая, он стремится вперед…
Он и смерть одолеет, привычный к победам,
хоть не знает тебя он и тебе он неведом,
но, любя и пленяя, тебя он зажжет».
Хвала сегидилье [32]
Перевод Г. Шмакова
Этой магией метра, пьянящей и грубой,
то веселье, то скорбь пробуждая в сердцах,
ты, как встарь, опаляешь цыганские губы
и беспечно цветешь на державных устах.
Сколько верных друзей у тебя, сегидилья,
музыкальная роза испанских куртин,
бродит в огненном ритме твоем мансанилья,
пряно пахнут гвоздики и белый жасмин.
И пока фимиам тебе курят поэты,
мы на улицах слышим твое торжество.
Сегидилья — ты пламень пейзажей Руэды
[33],
многоцветье и роскошь палитры его.
Ты разубрана ярко рукой ювелира,
твой чекан непростой жемчугами повит.
Ты для Музы гневливой не гордая лира,
а блистающий лук, что стрелою разит.
Ты звучишь, и зарей полыхают мониста,
в танце праздничном юбки крахмалом шуршат,
Эсмеральды за прялками в платьях искристых
под сурдинку любовные нити сучат.
Посмотри: входит в круг молодая плясунья,
извивается, дразнит повадкой змеи.
Одалискою нежной, прелестной колдуньей
ее сделали в пляске напевы твои.
О звучащая амфора, Музой веселья
в тебе смешаны вина и сладостный мед,
андалусской лозы золотое похмелье,
соль, цветы и корица лазурных широт.
вернуться
25
вернуться
27
вернуться
29
вернуться
30