До чего же мои подруги были поражены тем, как я умудрилась обаять его и попросить о помощи. Но мне ничего для этого делать и не пришлось, никого не обаяла и не просила. Так исторически сложилось, так, видимо, было нужно. И именно эти обстоятельства влюбили меня в него: мне было приятно, а до этого волнительно, учащенное сердцебиение от пробежек по сцене – это усилило восхищение других и эффект самосбывающегося пророчества. Я бы и не знала как его зовут, если бы моя подруга не попросила благодетеля представиться! Это не моё – мне навязали…
Но «я обманываться рад»1. Что уж там. Улыбался он красиво, помню. Такой весь из себя… Хорошенький. В моем вкусе. Такая картинка красивая, почему бы не влюбиться? Быть может, оно так и есть, что сама жизнь влюбляет нас в кого-то, кого-то заставляет обходить десятой дорогой, и, если бы не детали, мелочи и подробности, все было бы совсем иначе…
Конечно, мне захотелось с ним немного пообщаться. Там кто-то за моей спиной вечно шуршал и шуршит о том, что девушка первой проявлять инициативу не должна, но чаще всего мое желание обратить на себя внимание гораздо громче шорохов и предрассудков. Не смотря на столь юный возраст, для себя я нашла более подходящее правило: лучше попробовать и понять, что это не мой человек, чем не попробовать и жалеть! И в этом я оказалась чертовски права! И история Татьяны Лариной2, прочитанная в тот же период, меня ничуть не смутила, а даже наоборот вдохновила.
Мне [волшебным образом] удавалось начинать диалог классическим современным оборотом речи «привет, как дела» и растягивать беседу. Мне хватало фантазии и смелости развивать какие-то темы. Не вспомню сейчас, о чем мы говорили, но мне это приносило удовольствие – льстило его косвенное присутствие в моей жизни. В бурный поток творчества, учебы, друзей, близких и прочих приключений влилась волшебная романтика.
Мои подруги тоже испытывали на себе какие-то романтические истории и иногда я заходила на чай слушать тоскливые вздохи или вытирать горькие слезы с прекрасных юных лиц. Я была кухонным психологом [если не сказать, что кукольным]. Не понимала тогда, не понимаю и сейчас, зачем убиваться за тем, кому ты не интересна, зачем страдать, если с кем-то не сложилось или нравишься не тому, кто нравится тебе?! У всего телефонного справочника подруг я собирала этот слезный фольклор о печалях, молчании и взглядах, о неловких встречах и интригах среди широкого круга знакомых, успокаивала, обнимала, приходила домой под вечер, выкручивала мокрую от девичьих слез жилетку и устало садилась писать свои письма и продолжать свою личную, особую историю. [Хотелось бы дописать, что я снимала туфли на высокой шпильке, которые утомляли еще больше, и закуривала, распивая вино и гладя кота… но мне то было, кажется, -надцать, а не тридцать]
Мораль I: любовь не приносит страданий
Я писала письма и знала, что эта моя «любовь» [вряд ли это она] никогда не будет взаимной. «Любовь не приносит страданий» – я знала это и хотела именно любить [или как минимум не страдать, тут уж сложно сказать]. В моей душе гостил Буддийский Монах3 – мы с ним гуляли вдоль клумб по бульварам, завернувшись в мягкие оранжевые простыни, не соблюдая буддистских традиций, и читали мантры, что любовь есть нечто прекрасное с множеством средств выражения и это духовная наполненность, которая не несет в себе зла и негатива. Этот монах высушил источник слез, согрел кровь и успокоил сердце, вселив в душу некий розовый свет. И этот свет я несла с собой, с ним входила на кухни к подругам и с ним же начинала писать короткие, но очень важные для меня письма. Да, я тоже плакала, но в этом не было страданий. Если я плакала, то надеялась, что со стороны это красиво смотрится [пусть я знала, что меня никто не видит, и хотела оставаться незамеченной].
Мои друзья… Симпатия и разговоры не остались незамеченными. Все интересовались ровесниками или плели интриги в рамках одной компании, а я взяла что-то на порядок выше, что-то вроде недосягаемого идеала. Сколько же раз они пытались подшутить? Сколько раз они спрашивали кем занято мое сердце? Но на все эти издевки у меня появился забавный ответ. Чтобы не поддаваться на провокации и основательно переводить стрелки, я стала говорить, что влюблена в товарища того красавца, а товарищ особым шармом не отличался, скажем так. Я шутила с серьезным видом, поэтому вызывала и смех, и недоумение. Все интересующиеся не знали, чему верить: явным признакам общения или моим словам об абсолютно другом. А я просила всех подряд жить своей жизнью и не атаковать меня глупыми вопросами.