В соборе Витта,
о, святого Витта,
безмолвен малахитовый орган,
и лишь звучат расписанные плиты,
отчетливо ответствуя шагам.
И поступь здесь осмыслена, как танец,
и высотою заслонен предел.
О добрый чародей-венецианец,
как величаво кистью ты владел!
О стены древние!
Как хорошо вас видно!
Ты рисовал здесь,
и орган играл.
В соборе Витта,
о, святого Витта,
безмолвен малахитовый орган.
ТЕЧЕТ ДУНАЙ…
О, быстрое движение сини
и голубизны…
Прикрываются веки,
и кажется —
в Дунае шелестят осины
и кверху поднимаются ветки.
Покойный,
как добрая эта страна,
течет он.
Сверкает его струя.
О Дунай,
стремительный,
как стрела, —
как величава поступь твоя!
ЮЛИУС ФУЧИК В ПРАГЕ
Вот я над Влтавой встала,
цветок держа в руке.
Играет тихо Влтава
на золотом песке.
Весенней доброй правдой
весенних добрых дней
сияет день над Прагой
и надо мною — в ней.
И, молодо бунтуя,
сливаются, плеща,
шуршанье ив, и туи,
и лавра, и плюща.
О Прага,
я волнуюсь!..
Я представляю, как
двором тюремным
Юлиус[147]
шагал с цветком в руках.
Дитя двора тюремного,
мерцал, как огонек,
чуть синий,
чуть сиреневый,
чуть беленький цветок.
Но как бессмертна юность
и солнце надо мной,
так ты бессмертен,
Юлиус,
среди живых — живой.
Вот, вместе с нами празднуя,
под уличный галдёж
свободной гордой Прагою
свободный ты идешь.
Идешь ты, не сутулясь.
Ты молод и высок.
И ты смеешься, Юлиус,
и даришь мне цветок!
1956–1958
Арчил Сулакаури[148]
«Опять нет снега у земли…»
Опять нет снега у земли.
Снег недоступен и диковин.
Приемлю солнцепёк зимы,
облокотясь о подоконник.
Дымы из труб — как словеса,
чей важный смысл — абракадабра,
и голубые небеса
дивятся странности подарка.
Я даровал бы крышам снег,
будь я художник иль природа, —
иначе совершенства нет
в пейзаже с тенью дымохода.
Михаил Квливидзе[149]
Я И ТЫ
Лиле
О, уезжай! Играй, играй
В отъезд. Он нас не разлучает.
Ты — это я. И где же грань,
Что нас с тобою различает?
Я сам разлуку затевал,
Но в ней я ничего не понял.
Я никогда не забывал
Тебя. И о тебе не помнил.
Мне кажется игрой смешной
Мое с тобою расставанье.
Ты — это я. Меж мной и мной
Не существует расстоянья.
О глупенькая! Рви цветы,
Спи сладко иль вставай с постели.
Ты думаешь, что это ты
Идешь проспектом Руставели[150]?
А это — я. Мои глаза
Ты опускаешь, поднимаешь,
Моих знакомых голоса
Ты слушаешь и понимаешь.
И лишь одно страшит меня
И угрожает непрестанно:
Ты — это я! Ты — это я!
А если бы меня не стало?
1962
ПАН[151]
Старый дуб, словно прутик, сгибаю,
Достаю в синем небе орла.
Я один колоброжу, гуляю,
Гогочу, как лихая орда.
Я хозяин заброшенных хижин,
Что мелькают в лесу кое-где.
Осторожный и стройный, как хищник,
Жадно я припадаю к еде.
Мне повадно и в стужу, и в ветер
Здесь бродить и ступать тяжело.
Этот лес — словно шкура медведя,
Так в нём густо, темно и тепло.