II
Час настает, и громкий судный глас
Уже гремит в ущелиях отмщенья.
Он нас зовет и порождает в нас
Страстей противоборных столкновенье.
И сонмы сил, недобрых и благих —
Любовь и гнев, проклятья и молитвы, —
Блистают острием мечей своих
И дух мой превращают в поле битвы!
И снова дух смятен мой, как вначале,
Когда я благодати не обрел,
Которую апостол Павел{31} счел
Превыше Моисеевых скрижалей{32}.
Мне ведомо, что близок день суда,
И на суде нас уличат во многом,
Но божий суд не есть ли встреча с богом?
Где будет суд — я поспешу туда!
Я пред тобой, о господи, склонюсь
И, отречась от жизни быстротечной.
Не к вечности ль твоей я приобщусь,
Хоть эта вечность будет мукой вечной?
Я грешен был, я преступал закон,
Я за грехи достоин наказанья
Страшней, чем мука варварских племен,
Поверженных твоею гневной дланью.
Для филистимлян{33} и едомитян{34}
Годами ты отмерил наказанье,
Но вечный огнь в удел мне будет дан
За все мои сомненья и деянья.
Ждет Страшный суд меня, но до тех пор
Удел при жизни выпал мне не лучший:
При жизни обречен я на позор
И ожиданье кары неминучей.
Нас вознести иль превратить во прах,
Низвергнуть в ад иль даровать спасенье
Во всем ты властен, все в твоих руках,
Приявший муки в наше искупленье!
Слово к Богу, идущее из глубин сердца
(Гл. 2)
I
Взывал ты, повторял священный стих,
Склонялся пред отцом своим небесным,
Судящим по делам сынов своих,
Не обольщаясь рвеньем их словесным.
Страдал твой род в египетском плену,
Но не дал ты ему лишиться веры.
С кем, Моисей, сравнить тебя дерзну,
Найду ли я достойные примеры?
Я грешен, я упрям в грехе своем,
Я — варвар, недостойный божья слова.
Та кара, коей предан был Содом{35},
И по моим грехам не столь сурова.
Как Ханаан{36}, грехом я осквернен,
Я — Амалик{37}, меня нельзя наставить,
Как идолообитель Вавилон,
Меня разрушить легче, чем исправить.
Обломком жалким я встаю из мглы,
На мне лежит проклятье, грех Иудин{38}.
Как древний Тир{39}, достоин я хулы,
Я, как Сидон{40}, порочен и подсуден.
Я старца одряхлевшего слабей
От дней развратных и от жизни шумной.
Я — голубь, кроткий в глупости своей,
А не в своей смиренности разумной.
Я как яйцо, где скрыт змеиный яд.
Ехидна я, что львицей почиталась.
Я — Иерусалим, старинный град
Пред тем, как от него лишь пыль осталась.
Я — человек, чья сущность не чиста.
Шатер пустой, не избежавший бедствий.
Я — крепость, чьи сокрушены врата,
Наследникам ненужное наследство.
Я — дом, но дом забытый испокон.
И чтоб его избавить от проклятья,
Он должен быть очищен, обновлен,
Обмазан глиной божьей благодати.
А у меня нет для спасенья сил,
Я слаб, я сломлен тяжкими грехами,
И справедливейший определил
При жизни место мне в зловонной яме.
Я изгнан, я отвержен, я забыт,
Смятен я духом, жалок я обличьем.
Я — тот талант, который был зарыт
Рабом лукавым, как глаголет притча.{41}
II
Всех душ и всякой плоти созидатель,
Многоусердный в милости своей,
Дай верить мне, как верил Моисей —
Пророк, твоей достойный благодати.
Дай завершить мне книгу песнопений
Достойною твоих благословений.
В обитель, где ты должен нас принять,
Я начал путь свой, плача и стеная,
Дай грех мне искупить и злаком стать,
Возликовать при сборе урожая.
И как грехи мои ни велики,
Не дай иссякнуть слез моих истокам,
И, как гонимых, ты не обреки
Мой дух и сердце засухе жестокой,
Пред тем как мы услышим неба глас,
А небо — глас земли, где сонмы нас…
Пусть чистая молитва и елей,
Все, что тебе святыми воздается,
Проникнет в суть души моей скорей,
Чем тела оскверненного коснется.
О господи, я — глина, ты — творец,
Спаси меня, небесный мой отец.
Чтоб на земле мне духом укрепиться,
Чтоб в час, когда вступлю я в мир иной
И небо ты разверзнешь предо мной,
Я б мог его сияньем насладиться,
Чтоб под небесным этим светом впредь,
Как воску, не растаять, не сгореть.