Романтизм в поэзии конца XIX — начала XX века, будучи, конечно, связан с национальной идеей, одновременно более индивидуален, более опирается на опыт и традиции европейской литературы и в некоторых аспектах художественной выразительности близок также новейшим течениям, связанным с именами Верхарна, Рембо, Бодлера, Верлена, — как представителей, скорее, поэтической культуры, чем определенного направления.
Сравнивая свою книгу «Конец и начало» с одной из ранних книг, Ян Райнис писал: «Там личность ищет себя и находит в революции. Здесь — исходит от революции, социализма, свободы человечества, отделяет себя и находит себя и человечество — в космосе. Это степень высоты и окончательный вывод всей прежней жизни».
Вот это обретение себя и человечества в поэтическом космосе культуры, истории, этики и грядущей революции становится характернейшей чертой многих поэтов конца XIX — начала XX века.
В этом смысле творчество И. Франко, Л. Украинки, Я. Райниса, А. Исаакяна, В. Терьяна, Х-Н. Бялика, Г. Табидзе, Майрониса, Г. Тукая, Л. Койдулы, Г. Джавида вмещает в себя многие направления и оттенки раннего и позднего романтического искусства, в том числе и таких, где оно непосредственно смыкается с реализмом, являясь формой последнего.
Буржуазные отношения в России, в том числе и на ее окраинах, складывались достаточно определенно и интенсивно особенно к концу века, что позволяло формироваться не только реалистическим формам поэтического искусства, но и романтическим, однако, поскольку национально-освободительная идея все еще обладала позитивным содержанием, она как раз и не позволяла покидать романтическую почву в пользу таких форм отчужденного изображения человека, как декадентство, символизм и т. д.
Надо учесть также, что, возникнув на базе противопоставления себя буржуазному обществу, этот романтизм в условиях Закавказья или Прибалтики становится рядом с революционным романтизмом пролетарской поэзии, рядом с поэзией А. Акопяна, П. Грабовского, И. Эвдошвили, Г. Кучишвили, Ю. Янониса. Уплотненность этапов художественного развития и революционная насыщенность эпохи сближали этот разрыв. Идея родины в этом романтизме была ведущей, предохраняющей от распада личности в индивидуализме и разобщенности.
Грузинский и армянский романтизм XX века по своему внутреннему, идейно-общественному смыслу достиг лишь первой фазы, фазы противопоставления личности буржуазному обществу, хотя, конечно, романтизм XX века «осовременивался» по форме, и поэзия могла апеллировать к именам, темам и образам всех своих предшественников, в том числе и к первым французским символистам.
Естественно, что этот романтизм в условиях общественной реакции мог иметь известную тенденцию к обособлению в рамках формальных задач чистой лирики. Однако гораздо важнее и типичнее то, что в период нарастающей революции поэзия обращается к важнейшим социально-историческим коллизиям эпохи, становясь ее непосредственным идейно-художественным эквивалентом.
В некоторых случаях романтическое мироощущение в поэзии есть форма выражения вполне реальных чувств и образов. Это относится не только к таджикской, узбекской, азербайджанской поэзии, в которых сильна восточная традиция, но также к грузинской, украинской и армянской, хотя в последних это, скорее, формы лирического видения мира.
Смелость сопоставлений, масштабность, символичность и афористичность образов (ее отнюдь не следует путать с символизмом), широкая ассоциативность, столь свойственные грузинской поэзии, есть порождение прежде всего национально художественного мышления и ярко прослеживаются от Руставели до наших дней. Конечно, эта обширная романтическая сфера соприкасалась в своем развитии со многими литературными явлениями и течениями. Важно, однако, видеть ее собственный характер, собственное содержание.
Ведь трагический разлад личности, неспособной примириться с существующим миропорядком, ее мечты о будущем и разочарование в настоящем, чувства пессимизма и одиночества, вновь возрождающиеся к высоким страстям, чтобы затем впасть в скепсис, апелляция ко всем мощным стихиям природы и тончайшим переживаниям одинокой души — все эти характерные для романтизма мотивы могут быть рассмотрены в его собственной художественной сфере, далекой от равнодушия и эгоизма декадентства и символизма. И национальный романтизм XIX века, и романтизм конца XIX — начала XX века в национальных литературах — это вполне выявленное и великое художественное целое, которое преемственно внутри себя и вовне, если в последнем случае иметь в виду связь с развивающейся эпохой и ее художественными возможностями.