1. Главная
  2. Книги
  3. Курганова Валентина Михайловна
  4. Поэзия периода Великой Отечественной войны и первых послевоенных лет
  5. Страница 42
Выбрать главу
А поле, где у нас хлеба росли, Любой покос и пастбище любое, Любой комок исхоженной земли, Где мы себе бессмертье обрели,— Теперь мы называем полем боя. 1942

КОЛЕ ОТРАДЕ

Я жалею девушку Полю.                                     Жалею За любовь осторожную:                                   «Чтоб не в плену б!» За:     «Мы мало знакомы,                                 не надо,                                             не смею...» За ладонь,                отделившую губы от губ. Вам казался он:                       летом — слишком двадцатилетним, Осенью —                рыжим, как листва на опушке, Зимой, на морозе,                             является в летнем, А весною — были веснушки. А когда он поднял автомат,—                                            вы слышите? — Когда он вышел,                         дерзкий,                                     такой, как в школе, Вы на фронт                   прислали ему платок вышитый, Вышив:           «Моему Коле!»
 У нас у всех                   были платки поименные, Но ведь мы не могли узнать                                         двадцатью зимами, Что когда               на войну уходят                                     безнадежно влюбленные,— Назад          приходят                       любимыми. Это все пустяки, Николай,                                       если б не плакали. Но живые               никак представить не могут: Как это, когда пулеметы такали, Не жить?              Не слушать тревогу? Белым пятном                      на снегу                                   выделяться, Руки не перележать и встать не силиться, Не видеть,                как чернильные пятна                                                повыступили на пальцах, Не обрадоваться,                          что веснушки сошли с лица?! Я бы всем запретил охать. Губы сжав — живи!                             Плакать нельзя! Не позволю в своем присутствии                                                  плохо Отзываться о жизни,                              за которую гибли друзья. Николай! С каждым годом                         он будет моложе меня,                                                            заметней, Постараются годы                            мою беспечность стереть. Он     останется                   слишком двадцатилетним, Слишком юным                       для того, чтоб стареть. И хотя я сам видел,                             как вьюжный ветер, воя, Волосы рыжие                      на кулаки наматывал, Невозможно отвыкнуть                                   выискивать виноватого, Как нельзя отказаться                                 от движения вместе с Землею.
Мы суровеем, Друзьям улыбаемся сжатыми ртами, Мы не пишем записок девочкам,                                                не поджидаем ответа... А если бы в марте,                             тогда,                                      мы поменялись местами. Он     сейчас               обо мне написал бы                                             вот это. 1940—1945
~ 42 ~