Несли обед. И с ложки всех кормили.
А я уже сидел спиной к стене.
И капли щей на одеяле стыли.
Завидует танкист ослепший мне
И говорит
про то, как двадцать дней
Не видит. И
о ней, о ней, о ней...
— А вот сестра,
ты письма продиктуй ей!
— Она не сможет, друг,
тут сложность есть.
— Какая сложность? Ты о ней не думай...
— Вот ты бы взялся!
— Я?
— Ведь руки есть?!
— Я не смогу!
— Ты сможешь!
— Слов не знаю!
— Я дам слова!
— Я не любил...
— Люби!
Я научу тебя, припоминая...
Я взял перо.
А он сказал: — «Родная!» —
Я записал. Он:
— «Думай, что убит...» —
«Живу»,— я написал. Он:
— «Ждать не надо...» —
А я, у правды всей на поводу,
Водил пером: «Дождись, моя награда...»
Он: — «Не вернусь...» —
А я: «Приду! Приду!»
Шли письма от нее. Он пел и плакал.
Письмо держал у просветленных глаз.
Теперь меня просила вся палата:
— Пиши! —
Их мог обидеть мой отказ.
— Пиши!
— Но ты же сам сумеешь, левой!
— Пиши!
— Но ты же видишь сам?!
— Пиши!..
Все в белом.
Стены пахнут сыроватым мелом.
Где это все? Ни звука. Ни души.
Друзья, где вы?..
Светает у причала.
Вот мой сосед дежурит у руля.
Все в памяти переберу с начала.
Друзей моих ведет ко мне земля.
Один мотор заводит на заставе,
Другой с утра пускает жернова.
А я?
А я молчать уже не вправе.
Порученные мне, горят слова.
— Пиши! — диктуют мне они.
Сквозная
Летит строка.
— Пиши о нас! Труби!..
— Я не смогу!
— Ты сможешь!
— Слов не знаю...
— Я дам слова!
Ты только жизнь люби!
1947
СЕРГЕЙ НАРОВЧАТОВ
ОБЛАКА КРИЧАТ
По земле поземкой жаркий чад.
Стонет небо, стон проходит небом!
Облака, как лебеди, кричат
Над сожженным хлебом.
Хлеб дотла, и все село дотла.
Горе? Нет... Какое ж это горе...
Полплетня осталось от села,
Полплетня на взгорье.
Облака кричат. Кричат весь день!..
И один под теми облаками
Я трясу, трясу, трясу плетень
Черными руками.
1941
В ТЕ ГОДЫ
Я проходил, скрипя зубами, мимо
Сожженных сел, казненных городов,
По горестной, по русской, по родимой,
Завещанной от дедов и отцов.
Запоминал над деревнями пламя,
И ветер, разносивший жаркий прах,
И девушек, библейскими гвоздями
Распятых на райкомовских дверях.
И воронье кружилось без боязни,
И коршун рвал добычу на глазах,
И метил все бесчинства и все казни
Паучий извивающийся знак.
В своей печали древним песням равный,
Я сёла, словно летопись, листал
И в каждой бабе видел Ярославну,
Во всех ручьях Непрядву узнавал.
Крови своей, своим святыням верный,
Слова старинные я повторял, скорбя:
— Россия, мати! Свете мой безмерный,
Которой местью мстить мне за тебя?
1941
КОСТЕР
Прошло с тех пор немало дней,
С тех стародавних пор,
Когда мы встретились с тобой
Вблизи Саксонских гор,
Когда над Эльбой полыхал
Солдатский наш костер.