Старшина озирался — в надвинутой каске,
В полушубке бараньем, высокий, прямой,
От снегов Заполярья, предгорий кавказских
По дорогам войны он вернулся домой!
Он вернулся домой... Стены были, как в тире,
В пулевых отпечатках... Скрипело стекло...
Сколько времени не был он в этой квартире!
Сколько дней, как расстался он с ней, истекло!
Он любил говорить: «Вот добудем победу,
Мир подпишем, винтовки держа на весу,
И домой я к жене и к мальчонке приеду,
И хороших подарков семье навезу».
Но когда прочитал он короткую сводку,
Что враги подступили к родимым местам,
Отправляясь на юг, покидая подлодку,
Он совсем говорить о семье перестал.
С автоматом, на серых камнях у Моздока,
Поджидал он часами — и немцу каюк...
А потом мы рванулись на запад с востока,
Проходя опаленный, дымящийся юг.
Шли на запад морская пехота и танки.
Старшина не смотрел на счастливых людей,
Только будто от тайной мучительной ранки
Становился лицом все мрачней и худей.
И теперь вот — прострелены стены, как в тире,
И от крови врага подоконник намок...
Он стоял в разоренной, холодной квартире
И еще в свое горе поверить не мог.
Он буфет распахнул... Опустелые полки...
Он вдоль выбитых окон к столу пробежал.
На столе, на полу, где посуды осколки,
Лишь следы разоренья, следы грабежа.
Что искал он в вещах этих, некогда близких?
Что надеялся здесь увидать старшина?
Неужели двух строчек, короткой записки
Не могла на прощанье оставить жена?
Краснофлотцы входили, стараясь не топать,—
В блеске ближних пожаров, в мерцанье ракет.
И, с лица вытирая тяжелую копоть,
Кто-то вдруг наклонился, взглянув на паркет.
Из-под шкафа чуть видно бумажка торчала.
Старшине передали ее моряки.
Старшина посмотрел и не понял сначала
Торопливых каракулей детской руки.
Сын писал: «Угоняют в Германию, папа.
Мы не плачем. Мы ждем — ты придешь нам помочь».
...По широким ступеням парадного трапа
Мы спускались гурьбой в озаренную ночь.
Старшина отошел, успокоиться силясь.
Загремели гранаты на черном ремне.
Только щеки небритые перекосились...
И таким навсегда он запомнился мне.
Он смотрел на письмо неотрывно и странно,
И казалось, плывет под ногами земля.
И сказал чернобровый сигнальщик с «Тумана»,
С легендарного северного корабля:
— То, что мы увидали, товарищи, с вами,
Это горькое горе за сердце берет.
Невозможно помочь никакими словами,
Так поможем делами! На запад, вперед!
Чтоб о нашем походе слагалась былина,
Чтобы песни звенели о нем в вышине...
Если нужно, матросы, рванем до Берлина,
Но клянемся семью возвратить старшине!
И вошли мы в Берлин через битвы и муки,
Сквозь огонь, через смерть, на немолкнущий зов,
И сомкнулись детей исхудалые руки
На обветренных шеях суровых отцов.
Всех врагов краснозвездная сила сломила,
Разгромила оплот угнетенья и зла —
То Советская Армия, армия мира,
Человечеству новую жизнь принесла.
1943—1945
Северный флот
АЛЕКСАНДР НИКОЛАЕВ
ПАРТОРГ
Кончался шквальный артналет,
Когда, поднявшись перед взводом,
Парторг наш бросился на лед
И в ледяную прыгнул воду.
Я вслед за ним бежал, и вдруг
Накрыло нас одним снарядом:
Лишь блеск в глазах да ночь
вокруг...
Я встал, а он остался рядом.
Раскинув руки на снегу,
Едва ступил на берег правый,
Упал парторг на берегу
У знаменитой переправы.
Вскипела взрывами река,
И в бой по кручам каменистым
Бойцов гвардейского полка
Повел один из коммунистов.
Он первым бросился вперед...
Так ежедневно,
В каждом деле
Родная партия ведет
Народ к великой нашей цели.