«Пусть будет тишина. Пусть до конца времён…»
Пусть будет тишина. Пусть до конца времён.
Пусть слышат. Пусть наслаждаются. В неё пускай поверят наконец.
Макеевка, Луганск, Харцызск и Горловка,
Донецк и Марьинка, Шахтёрск и Алчевск.
Пусть никогда на улицах ни звука,
пусть ни одной слезинки этих городов.
Пусть будет так, чтобы ни одна на свете сука
не подняла стволы на наших стариков.
Пусть лучше мы потерпим, не с руки, не страшно.
Пусть лучше детский крик останется в стенах,
где сутками встречают жизнь, где жёны наши
с цветами. Чтоб праздник, чтоб из загса на руках.
Цветы здесь пусть останутся для грома и оваций,
для поздравлений, для любви.
А позже пусть немного дождь отмоет улицы
от навсегда ушедшей из здешних мест войны.
Анна Долгарева
«За холмом и рекой бахает, бацает…»
За холмом и рекой бахает, бацает.
И полно тут этих холмов и рек.
А в Луганске цветёт акация,
И у Ксю в коляске маленький человек.
И везёт она его, совсем новенького,
Меньше месяца как рождённого на свет,
А рядом идёт солдатик, и голова вровень его
С цветами — седыми, и он — сед.
Как брызги шампанские,
Акации соцветия.
Пацаны луганские
Двадцатилетние.
На разгрузке лямки,
На портрете рамка.
Где ваши мамки?
Я ваша мамка.
Как они уходят за реку Смородину,
За реку Донец, за мёртвую воду,
За мёртвую мою советскую родину,
За нашу и вашу свободу.
По воде и облакам, как по суше,
На броне машут, несутся тряско.
«А всё же жизнь продолжается, правда, Ксюша?»
И Ксюша катит коляску.
«Первому двадцать, второму сорок, отец и сын…»
Первому двадцать, второму сорок, отец и сын,
Русые русаки среднерусской тверской полосы.
Цветное фото; «не рыдай Мене, Мати,
Зрящи во гробе»: смерть была прежде.
Оба неправильно держат свои автоматы.
Ну кто их так держит.
Аптечка говно, натирают берцы,
У старшего уже поизношено сердце,
У младшего условка за хулиганку.
Ходили в дозор спозаранку,
Сын чуть не споткнулся о мину.
«Матери только молчи, а то всыпет ремнину».
Пока ты дома ешь манго и пьёшь брют,
Они за тебя умрут.
Летняя степь цветущая, пасторальная.
Ладно, чего там я, извини, забудь.
А знаешь, в чём самая жуть?
Им это нормально.
«Здесь перемелено, здесь перемолото, „Градов“ гром…»
Здесь перемелено, здесь перемолото, «Градов» гром,
вот бывший дом и бывшие люди в нём.
А по развалинам ходит бесхвостый кот
и смятенно орёт.
Крик замерзает около синих губ.
Перестань быть мёртвым, попробуй сесть.
Кот не ест человеческий труп,
не умирай, он даже не сможет тебя поесть.
Снайпер работает неподалёку,
изрешечена разграбленная аптека.
Кот бодает мёртвую щёку
бывшего человека.
Встань, поднимись до бывшей квартиры,
где на месте третьего этажа пустота,
словно вокруг — тишина бывшего мира.
Встань, покорми кота.
«Ребёнок прячется, но смотрит из-за штор…»
Ребёнок прячется, но смотрит из-за штор,
Куда летит, не прилетело чтоб,
Как будто шторы — это одеяло,
Которое спасает от ночных
Чудовищ, пробирающихся в сны,
Как будто никого тут не стояло.
Вернётся мама — непременно, ведь
Всегда-то возвращалась, ну и впредь
Так будет до скончания Вселенной.
И дворик превращается в ничто,
И этот мальчик смотрит из-за штор,
И не болит разбитое колено.