И они всё такие же — алые, белые, чайные,
Только небо другое, наверно, круги перепутали.
Если смерть ходит рядом — живёшь раза в два отчаянней,
Розы тянутся к небу, любому, колючими прутьями
Из надёжной земли, где спасительны ямы и рытвины.
Здесь последняя вера, что мелют Господни мельницы.
Тот, кто любит, — любим. Небеса нынче настежь открытые.
Медь звенит, и кимвалы звучат… души метятся.
Как называть
был бы моложе — назвал бы тебя джульеттой,
был бы испанцем — точно тогда дульсинеей,
а здесь у нас такое адское лето,
и васильки смертельно синеют.
жил бы я в сочи, не помню уже, что знал бы,
где она, правда, и кто ещё носит прада,
а здесь опять через сердце проходят залпы —
сто двадцать второго калибра мины и «Грады».
звать бы тебя голубкой, да снова сносит…
драму не эту, заглядывать бы к макбету,
но сводки читаю, повёрнуты сумрака оси,
врут договоры, к чёрту летят обеты.
кем бы я был, если бы звал тебя дарлинг,
на берегу темзы какой мёрз бы…
всё нам дают взаймы, ничего не дарят,
здесь и река, если донец, то мёртвый.
звать эсмеральдой? — тесен для нас париж-то.
у нас бесконечен цыганский размах дороги,
небо бездонно, в котором легко паришь ты —
можно тебя крыльями только трогать.
всё, что не смерть и война, здесь кажется книжным;
помню, когда-то наоборот было.
как мне тебя называть, чтобы просто выжить
в лето шестое без берегов и тыла?
Летать
Ты учишь меня летать — научи меня падать,
Соломку мне не стели — пусть упал-отжался.
Когда за спиной враги, за углом засада,
Учи меня забывать, что такое жалость.
Когда погиб командир и застава пала,
Когда устали считать, сколько там зарыто,
Ты учишь меня летать — ни много ни мало,
Как будто бы в небе можно найти укрытье.
Раскрыты земля и небо до ада и рая,
Стоящим в степи до них одинаково близко,
Когда под шквальным огнём города сгорают
И падают навзничь разбитые обелиски.
Ты учишь меня летать — не учи терпенью,
Всегда побеждает тот, кто нетерпеливей,
Когда идёшь долиною смертной тени,
Как будто идёт над землёю весенний ливень…
Ты учишь меня летать — я учусь влюбляться,
Я так не умел, пока всё внутри не выжгло…
Вот делаешь шаг, и можно взлететь над плацем,
Войной и бедой, полем боя — всё выше, выше.
Говорить языками
Если я говорю языками человеческими и ангельскими, а любви не имею, то я — медь звенящая или кимвал звучащий.
Мы с тобой виноваты уже только в том, что живы
В этом времени лживом войн заказных и смут.
Если я говорю языками чужими,
Как ты думаешь, может, меня поймут?
Больше ангельских нет языков, человечьих тоже,
Всё смешалось, и слышится только язык врага.
Что ещё мы с тобой в этом мире можем,
Если млечная речь нам по-прежнему дорога?
Да, я знаю, в войне не бывает, чтоб все невинны,
Только кто-то напал, а другой защищал свой дом.
Но дойдём до какой-нибудь середины,
Если говор чужой через площадь переведём?
Знаешь, я говорил, что когда-то услышу песню
На таком языке, что снаряд направлял в мой дом,
И заплачу от этой тоски неместной,
Только вот не сейчас, а (быть может) потом.
Если нет здесь любви, бесполезно кимвал бряцает,
Так бряцают кинжалы, оружие, зброя, беда,
Сыновья расточают, что собрано было отцами,
Не имеет синонимов горькое слово «предать».
И звенящая медь тщетно сердце стремится измерить,
И пусты все пророчества — будет, что быть суждено,
Остаётся лишь та, что больше надежды и веры,
И на всех языках говорит об одном.