Изо всех углов одиночки глазели клопы-шпионы,
и днем, и ночью бессонной сползаясь ко мне во тьме,
и плели пауки паутину слов, как смерть, монотонных,
и звучали женские стоны в коридорном аду бетонном,
и родился у мертвой женщины живой ребенок в тюрьме.
Моя мама тридцать ночей после всего случившегося
просидела, тупо таращась на дверь — меня ожидая,
а на тридцать первое утро отпустили ее в числе излечившихся,
потому что она на охрану не лаяла, как прочие бабы в этом содоме.
Моя мама была в сумасшедшем доме.
Люди, одни только люди, от смерти могли спасти,
люди успели выкопать мою маму еще живой,
и запах смерти навеки остался у ней во плоти, —
она все хотела повеситься на сливе, такой молодой,
которой бог знает когда суждено расцвести.
Я и ныне тот мрак неволи, когда лезвие — в главной роли,
когда лязгает нож в окошко — чтоб над книжкой погасло пламечко,
я и ныне тот мрак неволи проклинаю, губу закусив до боли,
и слышу во мраке убийственный топот и лай: «Открывай!»
и шепот; «Уводят, мамочка».
И никогда не бросайте упрека, что я часто пою о радости, —
мой дом превратился в пепел за оградой, сгоревшей на тризне,
и грусть очень часто приходит, она — мой гость,
освобожденье от боли, душевные спазмы жизни,
чтобы и мне и вам под тяжестью легче жилось.
Меня еще не покинули мечты после всех Испаний…
Может быть, взгляд — печальней и чуть-чуть потемнел от страданий,
но притяженье к прекрасному не покидает жизни.
И Сербия переменилась…
Перевод Юнны Мориц
И Сербия переменилась, но сливы,
но старые сливы по-прежнему живы.
Она плодородна, чиста, благородна,
и помыслы Сербии трудолюбивы.
Плавные нивы… зеленые травы
со дна поднялись над военными рвами.
Черные галки умолкли — и правы.
И полотнам болот спится в плотном бурьяне.
И птичьи гнезда не только птицам
нужны сегодня, дыша соблазном
в лицо дошкольникам бронзолицым,
в глаза дошкольницам сероглазым.
О, сербские сливы, о, белые шествия,
мне дали возможность счастливые силы
на вас наглядеться, лелея и пестуя
новую жизнь и старые сливы.
С веток свисают белые росы,
руку подставишь — капелька брызнет,
лезет из кожицы зернышко проса,
и крик его слышится — хочется жизни,
ходит младенец — ноженьки босы,
снег расцветает — вплетается в косы,
с веток свисают белые росы,
у белого света — так много света!
Люблю
Перевод Т. Жирмунской
Люблю говор вод, неумолчный, вечный,
и чистых источников лепетанье,
и белых садов убор подвенечный,
и сливовых синих ветвей бормотанье.
Если ж со злобой придет кто-либо
и чистый родник превратится в омут,
стану я твердой, суровой глыбой,
под коей кости прадедов стонут.
Губители жизни раздуют пламя, —
в их бойне я не приму участья.
Хочу под сливовыми ветвями
детей обучать науке счастья.
Стеван Раичкович
Круг нежности
Перевод А. Кушнера
Немного надо нам: цветок
В глаза заглянет, как живой, —
И словно тысячи дорог
Открылись вдруг перед тобой.
И жизнь приветлива опять,
И возрождается любовь
В твоей душе, как благодать,
И грубый камень ожил вновь
И снова кажется, что зло
Ничтожно, потому что есть
Добра огромное число,
Оно во всем, его не счесть.
И лишь добру благодаря
Блестят, прекрасны и нежны,
Глаза, как синие моря,
И звезды в них отражены.