Встречаются у Рейнмара «женские песни» и стихотворные диалоги с участием женщин. В них порой раскрывается важная тайна. Оказывается, внешняя холодность дамы далеко не всегда означает ее бессердечие. Подчас это лишь маска, под которой таится трепетное сердце. Охотно внимая нежным песням рыцаря, испытывая к нему глубокое влечение и вместе с тем страшась падения, благородная дама в суровости находит выход из затруднительного положения («Все печали достаются мне одной...»).
Впрочем, не всегда поэты-рыцари блуждали в густом тумане любовной меланхолии. К ярким краскам питал, например, склонность выдающийся миннезингер Генрих фон Морунген (около 1150–1222). Его изящным, искусно скомпонованным песням присуща пластическая выразительность и общий светлый, жизнелюбивый тон. Даже в песнях о неразделенной любви земной мир не утрачивал для поэта своей привлекательности и многоцветности. Венцом земной красоты была, разумеется, прекрасная дама, пленившая миннезингера. На ее лице он видел «белые лилии и алые розы». Магия любви превращает красавицу в солнце, дарующее тепло и жизнь очарованному поэту. Малейшая благосклонность прекрасной дамы наполняет его беспредельной радостью и ликованием, и вся природа радуется и ликует вместе с ним («Сердце в небо воспарило...»). Та же природа подсказывает поэту сравнения и поэтические образы. Подобно молниям, зажигающим деревья, глаза красавицы воспламеняют его сердце. Ласточка не ждет так солнечных лучей, как поэт ждет нежных ласк своей избранницы («Очень многих этот мучает недуг...»). Себя поэт охотно сравнивает с певчей птицей, услаждающей слух госпожи. Есть основания полагать, что Генрих фон Морунген был знаком с латинской поэзией — средневековой и античной. Так, сравнение с Нарциссом поэта, заглядевшегося на возлюбленную («Чаянья, мечты, предположенья!..»), заимствовано из «Метаморфоз» Овидия.
Младшими современниками Генриха фон Морунгена были Гартман фон Ауэ (около 1170–около 1210) и Вольфрам фон Эшенбах (около 1170–около 1220). Они прежде всего эпики, авторы замечательных рыцарских романов, но и куртуазная лирика их привлекала. Правда, лирическое наследие Гартмана не очень значительно. Среди многочисленных песен «высокой» любви, наводнявших в то время Германию (Генрих фон Ругге, Альбрехт фон Йохансдорф, Рудольф фон Фенис, император Генрих VI и др.), песни Гартмана не выделялись особенно заметно. Несравненно ярче его песня «Я теперь не слишком рад...», в которой поэт отрекался от служения знатным дамам и прямо заявлял, что «низкую» любовь предпочитает бесплодной и оскорбительной для мужчины куртуазной любви. Следует в связи с этим напомнить, что в романе «Бедный Генрих» Гартман с явным сочувствием повествовал о том, как самоотверженная крестьянская девушка стала законной супругой высокородного рыцаря, осмелившегося бросить вызов сословным предрассудкам средних веков.
Печатью сильного и самобытного таланта отмечены «песни рассвета» Вольфрама фон Эшенбаха, столь восхитившие Ф. Энгельса[6]. В одной из них автор «Парцифаля» смело сравнивает рассвет, разлучающий влюбленных, со страшным чудовищем, неуклонно взбирающимся на небосвод и раздирающим тучи своими огненными когтями («Вот сквозь облака сверкнули на востоке...»).
Но, конечно, самую высокую вершину немецкой средневековой лирики образует многообразное творчество Вальтера фон дер Фогельвейде (около 1170–около 1230). Начав как ученик Рейнмара, он вскоре широко раздвинул границы миннезанга, обогатив его новыми темами и формами и той глубиной чувства, той задушевностью, которых не найти у других немецких поэтов средних веков. Бедный рыцарь, ведший беспокойную жизнь шпильмана и лишь на склоне лет получивший от императора Фридриха II небольшую усадьбу, избавлявшую его от нужды, Вальтер ближе стоял к окружающему миру, чем его знатные сотоварищи по искусству. Он много странствовал, многое видел, близко к сердцу принимал судьбы отчизны. Ему не было свойственно сословное высокомерие, обуревавшее, например, Бертрана де Борна. Напротив того, Вальтер в пору своего творческого расцвета демократизировал поэзию миннезанга, черпая из народных поэтических источников и прославляя наряду с «высокой» любовью любовь «низкую», бесконечно далекую от чопорного аристократического этикета. В чем-то он иногда перекликается с жизнерадостной поэзией вагантов. Для Вальтера подлинная, а следовательно, радостная любовь — это всегда «блаженство двух сердец», ибо одно сердце не может ее вместить («Любовь — что значит это слово?»). При этом простое, теплое слово «женщина» (wip) поэт предпочитает заносчивому, холодному слову «госпожа» (frouwe) и даже позволяет себе подшучивать над госпожами, лишенными женской привлекательности («Прямо скажу вам, что обществу только во вред...»). И героиней его песен подчас выступает не знатная, надменная дама, заставляющая страдать влюбленного, но простая девушка, сердечно отвечающая на чувства поэта. За ее стеклянное колечко поэт готов отдать «все золото придворных дам» («Любимая, пусть бог...»). Широко известна чудесная песенка Вальтера «В роще под липкой...» с веселым припевом «тандарадай», написанная в духе народной «женской» песни, такая милая и наивная, поднимающая «низкую» любовь на огромную высоту подлинного человеческого чувства.