И чтобы донну молодой считали,
Достойных чтить ей подаю совет
И отстранять все подлое подале —
Не наносить своей же чести вред;
Заботиться, чтоб тело и наряд
Неряшеством не оскорбляли взгляд,
И юношей молчаньем не томить, —
Не то легко притворщицей прослыть.
А рыцарю стареть бы не давали
Отважный риск и вкус к делам большим,
Пиры в его гостеприимном зале
И щедрость, чей порыв неудержим:
Пусть на турнир иль боевой отряд
Свое добро он тратит все подряд,
В пылу игры умеет все спустить
И знает, как красавицу прельстить.
Не молод тот, кто о вине и сале
Велит забыть нахлебникам своим
И, чтоб быстрей запасы вырастали,
Постится сам, корыстью одержим;
Кого досуг или игра страшат —
Вдруг денежек они его лишат, —
Кто впроголодь коня готов кормить,
Носить тряпье, чтоб платье сохранить.
Жонглер Арнаут! И старь и новь пестрят
Мой сирвентес, — пусть Ричарду внушат
Старинного богатства не щадить,
Чтоб новое — а с ним и честь! — добыть.
* * *
Я сирвентес сложить готов
Для тех, кто слушать бы желал.
Честь умерла. Ее врагов
Я бы нещадно истреблял,
В морях топил без дальних слов, —
Но выйдут те из берегов.
Огонь бы трупов не сожрал,
Уж разве б Страшный суд настал.
Я не ворчун и не злослов,
А наглецам бы не прощал.
Господь, помимо всех даров,
Рассудок человеку дал,
Чтоб скромным быть. Но не таков
Любой из золотых мешков:
Из грязи в графы прет нахал, —
Уже и замок отмахал!
Короны есть, но нет голов,
Чтоб под короной ум блистал.
О славе дедовских гербов
Маркиз иль князь радеть не стал.
А у баронов при дворах
Я бы от голода зачах:
Хоть богатеет феодал,
Пустеет пиршественный зал.
Пускай я много ездоков
На дорогих конях встречал,
Но кто бы этих мозгляков
К Ожье, к Берару[62] приравнял?
Мне жалок щеголь-вертопрах:
Хоть разодет он в пух и прах
И зубки отполировал,
А для любви он пуст и вял.
Где слава рыцарских дворов?
Цвет рыцарства куда пропал?
А замки! Там радушный зов
Всех на недели собирал,
Там друг, солдат или жонглер
Был милым гостем с давних пор.
В тех замках нынче лишь развал, —
Я сам во всех перебывал.
Король французов не суров,
Уж он-то щедрость показал!
Жизор[63] свой славный — вот каков! —
В удел он Ричарду отдал:
Филиппа испугал раздор.
Ну что ж, спасибо за Жизор!
Но я б того к чертям послал,
Кто ратный потерял запал!
* * *
Донна! Право, без вины[66]
Покарали вы меня,
Столь сурово отстраня, —
Где ж моя опора?
Мне не знать
Счастья прежнего опять!
Сердце я лишь той отдам,
Что красой подобна вам.
Если ж не найду такую,
То совсем я затоскую.
Но красавиц, что равны
Были б вам, весь мир пленя
Блеском жизни и огня,
Нет как нет! Коль скоро
Вам под стать
Ни единой не сыскать,
Я возьму и здесь и там
Все у каждой по частям.
И красавицу иную
Обрету я — составную.
Самбелида![67] Вы должны
Дать румянец ярче дня,
Очи, что горят, маня
Страстной негой взора
(Больше взять
Мог бы — и не прогадать!).
А красавицы устам
Речь Элизы[68] я придам,
Чтоб, беспечно с ней толкуя,
Разогнал свою тоску я.
Плечи будут ей даны
Из Шале, — и на коня
Сяду вновь, его гоня,
Чтобы к ряду, споро
Всё собрать,
В Рокакорт не опоздать.
Пусть Изольдиным кудрям[69]
Предпочтенье дал Тристрам,
Но, Изольдины минуя,
У Агнесы[70] их возьму я.
Аудиарда![71] Холодны
Вы ко мне, но, сохраня
Свойство миловать, казня,
Хоть красу убора
Дайте взять
И девиз: «Не изменять!»
Лучше Всех![72] Похищу сам
Шейку, милую очам, —
Я так нежно расцелую
Красоту ее нагую!
Зубки чудной белизны,
Всех улыбкой осеня,
Даст Файдида. Болтовня
С ней мила, но скоро
В путь опять!
Донна Зеркальце[73] мне дать
Стан должна, столь милый нам,
Смех свой, сладостный ушам, —
Помню я пору былую,
Шутки с ней напропалую.
вернуться
62
вернуться
63
вернуться
66
«Донна! Право, без вины...» — Донна, по утверждению «биографа», — Маэ де Монтаньяк из знатного рода Тюреннов.
вернуться
69
вернуться
73