Ах, когда б ты знала, госпожа:
Вспомню, как достойна ты, чиста —
Сердце так и вскинется, дрожа.
Вез любви оно не может, без любви в нем пустота.
А «мила», «милей» —не все ль равно?
Что милей того, что я скажу?
В целом мире уж давно
Я одну мою люблю, обожаю госпожу.
* * *
Я не видал, чтоб кто-нибудь
Из вежливости весел был, как я.
Среди людей, пусть горе гложет грудь,
Смотрите, как я радостен, друзья,
Как — тоже для людей — себе же лгу я часто.
Тебе везет,— скажу себе,— и баста!
Она целебна, ложь моя.
Я помню радость, песни, смех —
Все, что из сердца выбросить пора.
Кто не видал былых утех,
Тому ль понять, как боль по ним остра!
Нет, радость изменила нам!
Душа стремится к прошлым временам,
Теперь печаль — ее сестра.
Кто, вслед мне глядя, не сказал:
Удачлив — вот и радостен всегда!
Я сроду радости не знал
И не узнаю — разве лишь тогда,
Когда хорошим станет немец вновь
И та ответит на мою любовь,
Кем сожжены мои года.
Служу я людям от души
И так служить всю жизнь привык.
А что в награду мне? Гроши!
Все думают: не разглядит старик.
Не разглядит! Да разве я слепой?
Что я выпрашивал слезами да мольбой,
Дурак у них добудет вмиг.
Так что же с ними делать мне?
Сегодняшний обычай мне претит,
А как начну по старине,
Удачи нет, лишь натерплюсь обид.
Одним держусь: то, чем людей берут
Успеха ради и наглец и плут,
Ее вовек не соблазнит.
* * *
О князь Апулии, хранящий Вечный град,
Я нищ, хотя Искусством так богат.
Мне только б свой очаг — я не прошу палат!
Я воспевал бы птиц, поля, цветы, потоки,
Я пел бы, как умел в былые дин певать,
И славили б меня красавицы опять,
И вновь бы с розами я сравнивал их щеки.
Теперь, незваный гость, стыжусь за свой приход,—
Хозяин лучше песнь о солнышке поет.
Князь, помогите мне в невзгодах,
И бог спасет вас от невзгод.
* * *
Мне Тегернзее хвалил знакомый люд:
Мол, гостю там всегда и пища, и приют.
Я сделал добрый крюк в две мили,
Ведь я же странный человек:
Себе не верил я вовек,
А верил в то, что мне другие говорили.
Я не глумлюсь – господь, помилуй души наши!
Поставили мне воду,
И, мокрый, дал я ходу:
Как под дождем бежал, покинув стол монаший.
* * *
Увы, промчались годы, сгорели все дотла!
Иль жизнь мне только снилась? Иль впрямь она была?
Или казалось явью мне то, что было сном?
Так значит, долго спал я и сам не знал о том.
Мне стало незнакомым все то, что в долгом сне,
Как собственные руки, знакомо было мне.
Народ, страна, где жил я, где рос я бестревожно,
Теперь чужие сердцу, как чуждо все, что ложно.
Дома на месте пашен, и выкорчеван бор,
А с кем играл я в детстве, тот ныне ста]) и хвор.
И только то, что речка еще, как встарь, течет,
Быть может, уменьшает моих печалей счет.
Теперь и не кивнет мне, кто прежде был мой друг.
Лишь ненависть и злоба господствуют вокруг.
И стоит мне подумать, зачем ушли они,
Как след весла на влаге, исчезнувшие дни,
Вздыхаю вновь: увы!
О молодые люди, увы, прошла пора,
Когда, любивший радость, растил вас дух Двора.
И вас теснят заботы, вам изменил покой.
Как радость обернулась нерадостью такой?
Где песни, смех и танцы? Задохлись от забот.
Где в мире христианский так низко пал народ?
Не красят женщин ваших уборы головные.
В крестьянском платье ходят и господа иные.
А тут еще и буллу прислали нам из Рима,
И, горе нам оставив, проходит счастье мимо.
Все это мучит, гложет — иль так я сладко жил,
Что смехом только слезы под старость заслужил?
В лесу от наших жалоб печалится и птица,
Так если я печален, увы, чему дивиться!
Но почему, безумец, браню я все кругом:
Кто счастлив в этом мире, тот кается в другом!
И вновь и вновь: увы!
Увы, под маской доброй тая повадку волчью,
Мир угощает медом, который смешан с желчью.
Снаружи мир прекрасен: он зелен, розов, бел,
Но смерть и мрак увидел, кто в глубь его глядел.
Соблазны всех прельщают, надежда тешит всех:
Мол, покаяньем легким искупишь тяжкий грех.
О рыцари, вставайте, настал деяний час!
Щиты, стальные шлемы и латы есть у вас.
Готов за веру биться ваш посвященный меч.
Дай сил и мне, о боже, для новых славных сеч.
Богатую добычу я, нищий, там возьму.
Мне золото не нужно и земли ни к чему,
Но, может быть, я буду, певец, наставник, воин,
Небесного блаженства навеки удостоен.
В град божий через море, через валы и рвы!
Я снова пел бы радость и не вздыхал: увы!
Нет, никогда: увы!
* * *
Земля, хозяину скажи ты,
Коль обо мне случайно спросит:
Я расплатился, мы с ним квиты,
И вексель пусть под стол он бросит.
Я должников его жалею:
По мне, чем быть в долгу у черта,
уж лучше должным быть еврею:
Он выждет всем известный срок,
Потом, коль ты платить не можешь,
процент учетверит в залог.
«Нет, Вальтер, ты еще побудь,
За что ты сердишься, старик?
Когда просил ты что-нибудь,
Я все давала в тот же миг,
Чего душа твоя желала.
И больно мне лишь оттого,
что редко ты просил и мало.
Смотри, тебе здесь благодать,
А если ты решишь расстаться,
то радости не будешь знать».
Я насосался до отвала,
И грудь твою забыть бы рад.
Ты мне веселье обещала,
Но лгал он, любящий твой взгляд.
Твое лицо светло и ясно,
И вся, коль спереди смотреть,
не стану спорить, ты прекрасна.
Но сзади — что за мерзкий вид!
А я тебя увидел сзади,
с тех пор мой стих тебя язвит.
«Пускай меня ты разлюбил,
Но лишь одно: хоть иногда
Припоминай, как счастлив был,
И на меня смотри тогда,
Ведь там бывает так тоскливо!»
Я был бы рад, по мне противно,
что лицемерна ты и лжива
И всех умеешь обмануть.
Дай бог тебе спокойной ночи,
а я иду в последний путь.