6. Ласково повеивал ветерок игривый,
Луг стелился под ноги зеленью красивой,
А средь зелени ручей вил свои извивы,
Волны резвые катя звонко-говорливо.
7. А над самым берегом всей древесной силой
Исполинская сосна шапку возносила;
Ветками раскинувшись, зной она гасила
По небу идущего жаркого светила.
8. Сели обе девушки на траве прибрежной,
Старшая на ближний холм, младшая на смежный,
Сели и задумались, и в груди их нежной
Снова вспыхнула любовь болью неизбежной.
9. Ведь любовь, таимая в глубине сердечной,
Наше сердце вздохами мучит бесконечно,
Щеки красит бледностью, морщит лоб беспечный,
И под девичьим стыдом жар пылает вечный.
10. Старшая вздыхавшую Флору упрекала,
Теми же упреками Флора отвечала;
Так перекорялися девушки немало,
Наконец, тоску свою каждая признала.
11. Тут и потекли у них волны разговора,
И любовь была ему главная опора,
Вдохновением была и предметом спора;
Вот Филлида начала, попрекая Флору:
12. «Рыцарь мой возлюбленный, мой Парид[177] прекрасный,
Где, в каких сражениях длишь ты путь опасный?
О, удел воительский, славимый всечасно,
Ты один достоин ласк Дионеи[178] страстной!»
13. Так Филлида славила своего Парида;
Флору подзадорила эта речь Филлиды,
И она промолвила, смехом скрыв обиду:
«Нищий твой возлюбленный важен только с виду!
14. Вспомни философии мудрые законы,
Те, что Аристотель[179] нам дал во время оно!
Право, всех счастливее клирик мой ученый,
От рожденья господом щедро одаренный».
15. Вспыхнула Филлидина гневная натура,
И она ответила, поглядевши хмуро:
«Хоть тебя я и люблю, ты — прямая дура,
Что от сердца чистого любишь Эпикура.
16. Эпикуром клирика я зову по праву,
Презирая грубые плотские их нравы:
Есть да пить да сладко спать — вот их все забавы, —
Брось позорную любовь, будь рассудком здрава.
17. Кто в постыдной праздности нежася, жиреет, —
В службе Купидоновой доли не имеет.
Ах, подруга милая, всякий разумеет,
Что совсем иной удел рыцарю довлеет.
18. Рыцарь насыщается пищей самой скудной,
Он не знает роскоши в жизни многотрудной,
Страстный, он гнушается спячкой непробудной:
Лишь любовь живит его и питает чудно.
19. Рыцаря и клирика сравнивать легко ли?
Перед богом и людьми их различны доли:
Моего зовет любовь, твоего — застолье,
Мой дает, а твой берет, — что тут скажешь боле?»
20. Кровь к лицу прихлынула у прелестной Флоры,
Смехом негодующим заблестели взоры,
И она ответила горячо и скоро,
В сердце почерпнув своем едкие укоры:
21. «Да, подруга милая, ты сказала славно,
Ты умеешь говорить хорошо и плавно;
Только в рассуждениях оплошала явно
И свела за упокой свой зачин заздравный.
22. Почитая клирика праздным и ленивым
Пьяницей, обжорою толстым и сонливым,
Вторишь ты завистников наговорам лживым;
А по правде следует звать его счастливым.
23. Я горжусь, что он богат: может, не жалея,
Тратить вековой запас меда и елея,
Есть Церерины дары, пить дары Лиэя[180]
С блюд и кубков золотых — так ему милее.
24. Ах, житье у клириков сладко беспримерно!
Ни одно перо его не опишет верно.
И не гаснет их любви жар нелицемерный,
И Амур над их челом бьет крылами мерно.
25. Ведомы и клирику страсти нежной стрелы,
Но его от этого не слабеет тело:
Всяким наслаждением наслаждаясь смело,
Он своей возлюбленной прилежит всецело.
26. Изможден и бледен вид рыцарского чина:
Сердце им теснит тоска, слабость ломит спину.
И чего иного ждать в доле их кручинной?
Не бывает следствия там, где нет причины.
27. Бедность для влюбленного — стыдное страданье:
Что он даст, когда его призовут к даянью?
Между тем у клирика все есть в обладанье,
И его дающие не скудеют длани».
28. А Филлида ей в ответ: «Ты болтаешь вволю —
Вижу, ты изведала ту и эту долю;
Но тебе не уступлю без борьбы я поле,
И на этом кончиться спору не позволю.
29. Право, в праздничной толпе, пестрой и задорной,
Даже облик клирика выглядит позорно —
С выбритой макушкою и в одежде черной,
И с лицом, несущим знак мрачности упорной.
30. Грязного ль бездельника милым назову я?
Нет, ищи для этого женщину слепую!
Мой же рыцарь краше всех, на коне гарцуя,
И сверкает шлем его, и сверкает сбруя.
31. Рыцарь мой разит с коня вражеские строи,
А отдав коня пажу, спутнику героя,
И шагая в жаркий бой пешею стопою,
Именует он меня в самой гуще боя.
32. А рассея недругов, словно робких ланей,
Возвратясь с победою с поля бурной брани,
Он взирает на меня средь рукоплесканий,
И поэтому он мне всех мужей желанней».
33. Так Филлида молвила сколь возможно строже,
Только Флора ей в ответ не смолчала тоже:
«Тщетны все слова твои! Что ты ни изложишь,
А верблюда сквозь ушко пропустить не сможешь.
34. Восхваляя рыцарей и хуля духовных,
Ты сама запуталась в бреднях празднословных.
Разве рыцарь в бой идет для венков любовных?
Нет, лишь из-за бедности и убытков кровных.
35. Если бы разумною страсть твоя бывала,
Право бы, ты рыцаря так не воспевала.
Что ему воительство отроду давало?
Только горькую беду, только гнет немалый.
36. Право, служба рыцаря хуже всякой пытки:
В холоде и голоде все его прибытки,
Вечно средь опасностей жизнь его на нитке,
Чтобы только выслужить скудные прожитки.
37. Клирик мой претит тебе грубой рясой темной,
И гуменцем выбритым, и повадкой скромной;
Но не думай, будто он — человек никчемный:
Нет, его могущество истинно огромно.
38. Сколько перед клириком шей и спин склоненных!
Слава на власах его, властью осененных.
Он приказы шлет полкам рыцарей хваленых —
А повелевающий выше подчиненных.
39. Назвала ты праздною клирика породу —
Да, заботы низкие — не его невзгода.
Но когда взлетает он мыслью к небосводу,
Видит он пути светил и вещей природу.
40. Мой блистает в мантии, твой скрипит в кольчуге;
Твой хорош в сражении, мой же — на досуге;
Числит он правителей древние заслуги,
И слагает он стихи в честь своей подруги.
41. Силу чар Венериных и любви законы[181]
Самым первым высказал клирик мой ученый:
Рыцарь лишь за клириком стал певцом Дионы,
И в твоей же лире есть клириковы звоны».
42. Кончив речь защитную, предложила Флора,
Чтоб крылатый Купидон был судьею спора.
Старшая перечила, но смирилась скоро,
И пошли они искать к богу приговора.
вернуться
179
вернуться
181