Выбрать главу

20. По совершении однако розыска найдена была покража у Вениамина, а свидетелем тому был Иосиф, а виновником тому единым был сын Хармия Ахан, и как донесли о том царю, то повелел царь ему умереть, и выдан был он всем на расправу. По такому случаю

Моисей поразил его камнем, Иаков охватил в борьбе, Совлекла одежду Фекла, грянул об земь Даниил, Давид из пращи ударил, поднял посох Аарон, Иисус бичом нахлестывал, Иуда чрево распорол, А Елеазар пронзил копьем.

21. Повелел тогда царь, дабы погребли умершего:

Еммор им продал землю, Авраам ее купил, Каин выстроил гробницу, Нахор поставил памятник, Марфа принесла куренья, Ной замкнул тот склеп замком, Пилат надпись написал, Иуда принял сребренняки.

22. И тогда-то

Захария возликовал, Елисавета смутилася, Мария стала размышлять, а Сарра посмеялася. По свершении чего разошлись все по домам своим.

Теренций и скоморох

Ты перестань поминать, Теренций, о том, что бывало, Посторонись, отступи: прочь, устарелый поэт! Прочь, устарелый поэт, — твои нам не надобны песни: Старые сказки твои, старый, рассказывать брось. Старый, рассказывать брось вещания старой Камены: Толку не вижу я в том, что не забавно ничуть! Те лишь стихи хороши, что забавить хотят и умеют; Ежели нужен пример — вот тебе этот пример! Только прилягу с тобой, как тоска обымает мне душу: Не разберу я никак, проза в тебе или стих?[227] Что это значит, скажи! Оставь напрасную ругань: Молви, старый поэт, много ли проку в тебе?

Заслышав сие, выступает из дверей Теренций и гласит:

— Кто, скажите, во имя богов, язвящей стрелою Стыдно ранил меня? Кто гремит угрожающей речью? Из каковой стороны явился пришлец нечестивый, Чтоб из смеющихся губ жестокую бросить издевку? О, сколь великая боль острием прожгла мои недра! Где искать и где отыскать обидчика взглядом? Ежели он предо мной предстанет, пылающий гневом, — Примет он должную мзду, отмерится мера за меру!

Се представляется лицо Скоморохово и гласит на сие:

— Се, я тот, кого ты призывал; но за коею мздою? Я предстою пред тобой: дари, я даров не отрину.
Т. — Ты ли, негодный, мою угрызать дерзаешь Камену? Кто ты, буйный? Отколь ты пришел? Почто таковою Речью меня ты язвишь, таковыми поносишь словами? Муз бесчестить моих ужели дано тебе право?
С. — Кто я, спросил ты? Я тот, кто лучше тебя, и намного! Ты — старик, я — юнец; ты — дряхл, я — силен и отважен; Ты — иссыхающий пень, а я — плодоносное древо; Лучше бы ты уж замолк для своей же выгоды, старче!
Т. — Что ты помыслил сказать, уверяя, что ты меня лучше? Сделай-ка ты, молодой, что делаю я, перестарок! Если ты древо, скажи, каким ты обилием славно? Пусть я и пень, но мои плоды и богаче и лучше.
С. — Правду он говорит; но и правде я стану перечить. Что ты, старик, надрываешься? Что ты яришься словами? Так болтают лишь те, что впали за дряхлостью в детство И в многолетстве своем умами с младенцами схожи.
Т. — Многие годы прожив, я за мудрость стяжал уваженье, Быв на виду и в чести меж теми, кто славится в людях. Ты же отнять у меня захотел мою добрую славу, Брань извергаешь на нас и зовешь к состязанию в брани!
С. — Будь прямой ты мудрец, моя речь бы тебя не задела: Стань хоть настолько ты мудр, чтоб глупца выносить без надсады! С мудростью слушай меня, и меня укрепит твоя мудрость.
Т. — Буйственник злобный, почто хулишь ты стихи мои бранно? Что, как не кроткий мой нрав, мне препятствует мощной рукою Темя тебе раздробить? Мне твоей лишь погибели жалко.
С. — О, смехотворный старик, сколь пустые вещает он речи! Кто поверит твоей хваленой кротости нрава? Лучше не трогай меня, черной крови своей не расходуй!
Т. — Что ты вцепился в меня, и язвишь, и отстать не желаешь?
С. — Так настигающий лев за испуганной гонится ланью.
Т. — Только почтенье к богам высочайшим одно мне мешает Тяжкую руку мою опустить на преступную шею.
С. — Жалкий, угрозы оставь! Опомнись, кому угрожаешь? Не пустолайствуй, старик, изрыгая бесплодную ярость, — Лучше ступай, да не будешь побит, побиеньем грозящий! Я ли в цвету моих лет потерплю словоблудие старца?
Т. — Ты, в цвету твоих лет, припомни, что цвет сей недолог: Падает в прах, кто спесив, и возносится ввыспрь, кто унижен. О, когда бы жила в груди моей прежняя сила, Не миновать бы тебе от меня небывалой расплаты — Столько ты стрел и бранных ты слов в меня устремляешь… …………………………..

Вразумление голиарду

Нищих моленье стихов, дерзание Музы убогой, Склад попрошательных строк мерзостен, Цецилиан. Сей вымогающий глас порождает суровые гневы, Ибо сугубая в нем неблаговидность претит. Тот, кто просьбы плетет, плетением оным докучен; Тот, кто просьбы плетет с тонким искусством, — вдвойне. Если мольба сплетена по неким законам искусства, — Трудно верой приять искренность этой мольбы. Если коварство слилось с вымогательством — пагубны оба: И обездолит грабеж, и обморочит обман. Вот почему претит твоя песнь сугубым прещеньем, Вот почему за стихи благоволенья не жди. Если же ты для Камены своей благосклонности ищешь, То безвозмездным стихом к слуху внимающих льни. Тот несносен певец, который, пресытив хвалою Слух свой, вместе спешит златом пресытить кошель.

Обличение на голиарда

1. Нет у тебя ни двора, ни добра, ни коня, ни убора. Злая приходит пора — не встретишь ты доброго взора.
2. Годы твои убывают, пороки твои прибывают, Ветер тебя продувает, мороз, как гвоздем, пробивает.
3. Тело твое непокрыто, постель твоя небу открыта, Брюхо бормочет несыто — что хуже нищего быта?
4. Неисчислимо виновный телесной виной и духовной, Речью непразднословной тебя обличу ли, греховный?
5. Сушей и морем гонимый, от всех ненавидимый зримо, Даже дуплом не хранимый, мятешься ты мимо и мимо.
6. Снесши тычков миллиарды дубьем, копьем, алебардой, Стал ты пестрей леопарда — такая судьба голиарда.
7. Что для тебя священно? Лишь в кубке винная пена! Пьянство тебе драгоценно, а божия слава презренна.
8. Всюду, где ни блуждаешь, ты встречных к питью побуждаешь: Только в вине и нужда — с трезвостью вечно вражда.
9. Бродишь, всем непотребный, и сам себе вечно враждебный, Только в харчевне бесхлебной над брагой справляя молебны.
вернуться

227

проза в тебе или стих? — Сложный ритм метрического стиха римской комедии ускользал от средневекового слуха, и его читали обычно как прозу (так, знаменитая Хротсвита писала свои благочестивые комедии, сложенные в подражание Теренцию, прозой, лишь прорифмовывая ее по общей моде того времени).