– Всенепременно, агент Миллер. Я же не просто так звоню. Мне нужно добраться до него прежде, чем у него появится шанс добраться до меня.
Через несколько секунд мы заканчиваем разговор, и я открываю сборник стихов, который Чак скомпилировал для меня на моем «Макбуке». Взгляд магнитит оставленное Поэтом стихотворение под названием «Судьба/Шут». Послание может содержаться в этих нескольких строках или в другой строфе внутри стиха. Медленно, одну за другой, я прочитываю все восемь строф, анализируя каждую, но затем возвращаюсь к четверостишию, которое он оставил во рту у Саммера:
Кто смеется в зубах у ненастья,
Тем не менее чая сквозь тьму
Отыскать среди звезд тропку счастья,
Где б Хозяин явился ему.
Хозяин… Господин. Утверждение, явно подразумевающее превосходство… Мои прежние мысли внезапно обретают четкость. Очертания. Поэт считал Саммера ниже себя, под собой. Возможно, он считает под собой нас всех. Себя он полагает выше закона, и это опасно для тех, кто вступает с ним в контакт.
А значит, мне нужно стать опасной для него, причем как можно быстрее.
Глава 14
После звонка Уэйду я доливаю свой бокал, позволяю себе еще один пакет попкорна и приступаю к следующей большой проблеме – как сузить подход к бесформенной куче данных, которые мне накидали. Размышление, как быть, возвращает меня в подростковые годы, когда я часами торчала за столом вместе со своим отцом и крестным, ныне шефом полиции, роясь в их папках с делами. Изначально они пытались оградить меня от ужасов, живописуемых в тех папках, но в конце концов сдались перед моей настойчивостью. Я стала их протеже, и оба они наставляли меня, чтобы я не терялась в ворохе данных, спускаемых по каждому делу, и подчеркивали важность выбора наиболее оптимальных ракурсов, на которых следует сосредоточиться. Самое главное – выработать свою методу, какой бы она ни была, и ревностно ее практиковать.
Скажем, для меня это составление списков старомодным дедовским способом, посредством ручки и бумаги. Лэнга это сводит с ума – вероятно, потому, что его метода состоит в бесцеремонном прошибании всех и вся, кто стоит между ним и раскрытием дела. Каждому свое, но мои списки помогли изловить далеко не одного убийцу.
И потому я делаю то, чему меня учили; то, что у меня срабатывало из раза в раз: уже несколько часов сижу на диване, разбираясь в огромной информационной свалке, которую швырнул мне Чак, пытаясь отыскать в подборке важные фрагменты. Меня окружают листы пометок, списки намеченных дел и план штурма этой тайны.
История и опыт внушают, что Поэт жаждет внимания; в противном случае он просто исчез бы, не оставив правоохранителям послание для расшифровки. К сожалению, я даю ему то, чего он, по всей видимости, хочет: поднимаюсь в свою спальню с видом на гостиную, со своим «Киндлом» и подборкой присланных Чаком стихов. Здесь, приткнув подушку к изголовью кровати, устраиваюсь под пуховым одеялом (наверху что-то прохладно) и читаю, заедая свое занятие изрядной порцией шоколада. Я нередко задаюсь вопросом, едят ли шоколад серийщики, и ответ напрашивается один и тот же: нет, не едят, и в этом корень их проблем.
Где-то к середине своих исследований я успеваю набросать еще одну страницу заметок, заполненную всевозможными интерпретациями слов, что струятся у меня перед глазами. Поэзия нередко представляет собой довольно таинственное, глубокое погружение, а моя интерпретация истории нередко помогала мне выявлять место преступления. Однако я не чувствую, что избранных слов Поэта мне достаточно, чтобы составить подлинную историю.
Выключив наконец свет, я напряженно вглядываюсь в темноту. За стеной в соседней комнате несколько раз громко стукает машина для льда, в то время как у меня в голове так же громко стучит Поэт. Робертс прозвал его Профессором, в то время как я называю его Поэтом. Скорее всего, это означает, что Робертс ощущал его профессором или же просто взял прозвище наобум, как я, для своей собственной мыслительной обработки. Поверить, что он – настоящий профессор, было бы слишком узколобо. Очевидное предположение – верный способ, что тебя перехитрят. И все же, по иронии, я чувствую, что упускаю нечто очевидное.
Закрываю глаза и уплываю в сон со стихотворением, которое Поэт оставил в моей голове:
Кто смеется в зубах у ненастья,
Тем не менее чая сквозь тьму
Отыскать среди звезд тропку счастья,