Выбрать главу

Яшка осторожно приоткрыл дверь в комнату невесты. К своему большому сожалению, он увидел, что Настя никуда не ушла и сидит рядом с кроватью дочери, отвернувшись к окну и кутаясь, словно зимой, в тяжелую шаль.

– Тетя Настя, можно? – тихо спросил он.

– Не надо, чаворо, – не оборачиваясь, сказала она странным, сдавленным голосом. – Заразишься еще.

– Тетя Настя, я недолго! – взмолился Яшка. – Очень надо! Очень!

– Ну, если очень, то входи.

Настя встала и, едва Яшка шагнул внутрь, быстро вышла из комнаты. Лучшего нельзя было и пожелать. Как только дверь за ней закрылась, Яшка подошел к кровати, опустился на колени возле изголовья.

– Даша... Девочка... Не спишь? Как ты?

– Я не сплю, – тихо сказала Дашка, и в голосе ее слышалась радость. – Хорошо, что пришел, я уже скучать начала. Знаешь, я завтра уже, наверно, на ноги встану.

– Даша... – Яшка хотел продолжать и не мог. В горле встал комок, и он, силясь проглотить его, вдруг почувствовал руку Дашки на своих волосах.

– Что с тобой? – Она помолчала. – Я чую, ты ж не просто так пришел. Говори.

– Даша, я... Прости меня, ради бога. Я... мне... я уйти должен. Уехать. Прямо сейчас.

Дашка молчала. Яшка поднял глаза. Лицо невесты было, как обычно, безмятежным, глаза смотрели в стену.

– Куда уехать? – наконец спросила она.

– Не знаю. В Бессарабию, наверно, у нас родня там. С Маргиткой. Она, холера...

– Я знаю.

– Откуда?! – поразился он.

– Знаю, и все.

– Знаешь, что она понесла?

– Да.

– И от кого, знаешь?

– Д-да... – Голос Дашки чуть дрогнул, но Яшка не заметил этого, с сердцем ударив кулаком по полу.

– Чтоб он сгорел, этот жулик! Всегда знал, что неприятностей с ним не оберемся!

– Жулик?..

– Ну да! А кто он, Паровоз-то? Спортил девку, сволочь, и смылся на каторгу, выкрутился! Вот ей-богу, если б его не забрали, я из него ремней нарезал бы. Что – не веришь?

– Верю. – Дашка снова погладила его по волосам.

Яшка поймал ее руку, стиснул в ладонях холодные тонкие пальцы. Про себя он уже решил: скажет Дашка «останься» – и он останется, пускай потаскуха-сестрица выворачивается как сможет сама.

– Что же... Поезжай, – тихо произнесла Дашка.

– Дашка! Я вернусь – слышишь? Пристрою эту дуру куда-нибудь и приеду за тобой. Сразу же! Ты мне веришь, что я тебя не бросаю, что от слова не отказываюсь? Помнишь, как я в церкви тебе тогда сказал? Все так и будет, клянусь! Веришь?

– Верю. Не бойся. – Дашка откинула одеяло, спустила ноги с постели и, пошарив руками в воздухе, села рядом с Яшкой на пол. – Я подожду, не беспокойся, – внезапно перешла она на шепот. – Я... знаешь что?

– Что? – так же шепотом спросил Яшка.

– Я... тебя люблю очень.

Яшка молча привлек ее к себе, осторожно поцеловал раз, другой, третий, даже не сообразив, что впервые целует свою невесту, провел рукой по волосам, по бледной щеке. Дашка прильнула к его плечу. Всхлипнула.

– Ничего... Ничего. Это я так. Иди, ступай. Я подожду, я, кроме тебя, никого не полюблю. – Она улыбнулась сквозь слезы, наугад перекрестила Яшку. – Джа дэвлэса. [62]

Яшка поцеловал ее мокрую от слез ладонь, встал и быстро, не оглядываясь, вышел. Как только за ним закрылась дверь, Дашка молча повалилась вниз лицом на смятое одеяло. В такой позе и нашла ее вернувшаяся Настя.

– Дарья! С ума сошла! Ты почему на полу сидишь? Лезь под одеяло сейчас же, совсем без головы девка! Да ты... Ты плачешь? – Настя села рядом с дочерью, встревоженно повернула ее к себе. – Что ты, маленькая? Что тебе этот черт Яшка наговорил? Да я его сейчас...

Дашка покачала головой. Чуть погодя едва смогла выговорить:

– Он у-хо-дит...

– Куда?!

– В Бес... В Бессарабию. С Маргиткой.

Настя вздрогнула. Молча помогла Дашке взобраться на постель, поправила ей подушку, прикрыла одеялом. Медленно подошла к окну, взглянула на красную от заката улицу. Через несколько минут она увидела, как из дома выходят двое. Маргитка плакала, волоча за собой огромный пухлый узел. Яшка держал ее за руку и оглядывал улицу. Вскоре он махнул рукой, и от угла не спеша подкатила извозчичья пролетка. Яшка сказал извозчику несколько слов, тот кивнул. Маргитка быстро взобралась в пролетку, Яшка прыгнул следом, повернулся к дому, и на мгновение его глаза встретились со взглядом Насти. Но пролетка рванула с места, копыта лошадей застучали, удаляясь в сторону Большой Грузинской, и вечерняя Живодерка опустела вновь.

На второй версте Рогожской дороги под звездным небом бродили кони. Поле было покрыто туманом, из которого появлялись и вновь исчезали лошадиные морды и хвосты, слышался храп, негромкое ржание. Очертания шатров и кибиток едва проступали в белесой пелене. Над полем висел тонкий месяц. От недалекой реки тянуло сыростью, в воздухе звенели комары, в траве оглушительно стрекотали кузнечики. Угли возле шатров уже догорали. Время перевалило за полночь, табор спал, и лишь у крайней кибитки красные отсветы тлеющих головешек выхватывали из темноты две фигуры – мужскую и женскую.

– Вот так. – Илья, не отрываясь, смотрел в огонь, и в глазах уже рябило от прыгающих огоньков. – Вот так...

Варька молчала, попыхивая длинной изогнутой трубкой. Ее некрасивое лицо не выражало ничего. Взяв лежащую рядом палку, она поворошила угли, и в небо взметнулся сноп пляшущих искр.

– Не потухло бы совсем... Сколько, говоришь, это у вас было?..

– Три месяца.

– Да-а-а... Вот послал бог брата – на лето оставить нельзя! Ну, и чего ты ждал? Ты Настьки не знаешь?

– Так ведь, Варька, я же и раньше...

– Что «раньше»? Раньше другое дело было, хотя и тоже ничего хорошего... – Варька отложила трубку, нахмурилась. – Ну, что у тебя головы нет, я всегда знала. Но Маргитка-то чем думала? Цыганская девчонка, понимать должна была...

– Наверное, тоже ничем. – Илья вздохнул. – Знаешь, она совсем ничего не боялась. Это я боялся, а она... – Он поморщился, как от боли, вспоминая.

– Даже сейчас ее вижу... Глаза закрываю и вижу. Сидит на ступеньках, смотрит на меня своими пятаками зелеными и говорит: «Не жалею ни о чем. Не хочу без любви жить и тебе не дам...» Дэвлалэ!

– Вон куда... – без улыбки удивилась Варька. – Влюбилась, значит, девочка без памяти. Ну, а ты-то что? Не мальчишка вроде, чтобы так голову терять. Вот здоровый-то он, наверное, был, хвостатый, рогатый...

– Кто? – испугался Илья.

– Бес.

– А... – криво усмехнулся Илья, снова опуская голову, – который мне в ребро, что ли? Наверное, здоровый. Знаешь, что? Может, ты и правду говоришь, что головы у меня нету... Только я боюсь, что и сейчас ее люблю. Ее, Маргитку.

– Как ты сказал? – изумленно переспросила Варька, опуская трубку и поворачиваясь к нему.

Илья не поднимал глаз, чувствуя, что даже спина у него горячая от стыда. Ведь по пальцам можно было перечесть случаи, когда он говорил вслух такие слова. Но сейчас уже нечего было терять, и, в конце концов, не затем он пришел сюда, чтобы врать.

Варька выкатила палкой из углей несколько черных картофелин, придвинула их к Илье.

– Бери.

Он сапогом затолкал картошку в траву.

– Пусть в росе остынет... Варька! Ну, что я делать должен?

– Что делать... Откуда я знаю? – Варька кидала из ладони в ладонь горячий клубень, морщилась, роняла на траву хлопья золы. – Говоришь, что любишь девочку? Так и бери ее, живи с ней. Настька тебя, сам говоришь, отпустила.

– Не могу. Все-таки годы уже не те. У меня семья... Мальчишки еще маленькие, Дашку пристраивать надо. И... как я с Маргиткой жить-то буду? Я через десять лет стариком стану, а она только по-настоящему бабой заделается. И найдет себе мужика помоложе. Куда мне тогда деваться? В монастырь?

– Так чего же ты мне голову морочишь? – рассердилась Варька. – Вставай, морэ, кругом шагом марш – и к жене обратно!

вернуться

62

Иди с богом.