Бетси покорно пошла за ним, украдкой шмыгая носом, подобрала по дороге шляпную булавку, разгладила несуществующие складки на покрывале и только потом заглянула в гардеробную.
– Это пятно, оно уже было в день, когда твоя хозяйка ушла? – спросил Грегори, зажигая лампу и поднимая ее повыше.
Бетси, вытягивая шею, изучила пол и кивнула.
– Было, сэр. Должно быть, Сьюзан уронила грелку.
– Грелку? – Грегори посмотрел на отпечаток ног.
– Да, сэр. – Бетси присела в быстром реверансе. – Ночь накануне была холодная, и миссис послала нас за грелкой. Потом я занялась платьями миссис, а Сьюзан… Она такая неловкая, сэр, она вполне могла уронить грелку и испортить паркет.
Грегори рассеянно кивнул, взмахом руки отослал горничную и снова опустился возле пятна на колено. Грелка… Бетси не видела в пятне ничего необычного, хотя нельзя было сказать, будто она начисто лишена воображения. Пожалуй, даже наоборот – девица была склонна выдумывать всякие глупости. Грегори то и дело приходилось выслушивать о стуках на чердаке, призраке, облюбовавшем подвал, или о домовом, ворующем у девушек булавки и иглы. Все это были выдумки, кому, как не Грегори, знать, что домового в доме точно нет. Брауни недолюбливали семью Гамильтон, и, несмотря на все старания матери, кажется, так и не удалось завлечь в город ни одного, да и в замке они жили скорее по привычке, не желая менять место. Грегори вновь провел пальцами по краям пятна, по удивительно четкому контуру изящных ступней. Говорят, Дьявол может оставить след своего раздвоенного копыта, но есть в мире вещи и пострашнее. Например, след человеческой ноги там, где его быть не должно.
Грегори запер дверь в гардеробную, затем в спальню, повернув ключ на три оборота, дабы быть уверенным, что больше никакая любопытная гувернантка не сунет свой нос в чужие дела. Затем он спустился в кабинет и написал короткий текст телеграммы.
Прибегать к помощи матери не хотелось. Хотя прошло уже десять лет, она никак не желала сменять гнев на милость и прощать Грегори за то, что он вмешался. Она ненавидела, когда кто-либо нарушает малейшую деталь в ее планах, а больше всего, как подозревал Грегори, она досадовала, что утратила свою власть. На секунду Грегори прикрыл глаза, припоминая то, что предпочел бы навсегда вытравить из своей памяти. Полированный гроб из кипариса, запах трав, ягод, ладана и свечного воска и неподвижное тело на белом шелке. Много лет прошло с их последней встречи, но Грегори сразу узнал то повзрослевшее непостижимым образом лицо.
Пришлось тряхнуть головой, изгоняя видения. Да, мать злится, но, в конце концов, она придет на помощь, ведь речь о ее внуке. И она даст совет, а уж Грегори решит, стоит ли ему следовать.
Остаток дня Грегори провел в клубе, создавая старательно видимость того, что ничего необычного не происходит в его жизни. Его жена не исчезла в очередной раз. Его паркет не испорчен следами огненных ног. Его гувернантка не видит то, что недоступно суеверным горничным. Грегори поужинал – карри в клубе было отвратительное, зато подали сносную телятину с грибным соусом, – сыграл в карты, проиграв пару фунтов, обсудил последние политические сплетни и выпил по стакану бренди в компании командера Коркорана. Эти последние двадцать минут были лучшими за весь вечер, потому что отставной командер был, по своему обыкновению, молчалив и спокоен, не разносил сплетни, не лез с непрошеными советами, не проявлял неуместное любопытство. Можно было просто сидеть, смотреть сквозь стакан на пламя в камине – несмотря на август, в клубе всегда было холодно и сыро – и изредка перебрасываться ничего не значащими фразами о погоде, регби и международной политике.
Дома Грегори ждала телеграмма из замка. Миссис Гамильтон три дня тому назад уехала, не оставив ни адреса, ни дня, когда она вернется. Однако, сообщал МакБрайд, управляющий, миссис Гамильтон взяла средний кофр и два портпледа, из чего можно предположить, что вернется она не раньше октября.
Грегори скомкал телеграмму и бросил ее в пепельницу.