Солнце стремительно мчалось к горизонту, небеса становились лиловыми, чтобы после сменить свой окрас на фиолетовый, который, плавно перельётся в черноту. А после вылупятся звёзды и станут нагло смотреть на неё. Ей становится страшно, она всё ещё провожает за край земли солнце, она всё ещё думает, будто что-то изменится, кто-то на помощь придёт, кто-то спасёт, кто-то даст новый шанс. Она уже не в силах смотреть на закат, она закрыла окно и задёрнула шторы, она включила свет, ей светят теперь десять ламп, и каждая в сотню ватт. Она щурится, но не закрывает глаза целиком, она знает, что скоро они к ней придут, она слышит их шорох, она узнаёт, как царапают когти их, пол. Глаза привыкают к колючему свету, и тут появляется первый урод. Он чёрен, ростом всего сантиметров сорок, его ноги жилисты, как у эфиопского бегуна, его руки, длиннющие, словно вёсла, его голова как арбуз, составляет примерно треть тела, у него очень мелкие уши и красные, как помидоры глаза, они занимают почти треть лица, из прорези рта торчат два жёлтых клыка. И следом за ним появляется монстр, похожий на пса, но только с хвостом как у ящера и глазами варана, и шерсти нет у него, он лыс и чёрен, как предыдущий. А дальше они вылезают из разных углов, занимая весь периметр комнаты, пять на три метра, их множество, все с разъярёнными мордами, злые, у некоторых истекает из глоток слюна, у некоторых что-то жёлтое, у всех имеются шрамы.
Она сидит посреди своей комнаты, в комнате пусто, и только кровать посредине, да толпы чудовищ заполнили весь периметр комнаты, только она с ними здесь один на один. Ей страшно, она знает всё наперёд, она знает, что дальше будет, что кто-то умрёт, она это знает, как знает и то, что если здесь кто-то умрёт, а здесь точно, кто-то умрёт, то завтра его место пусто не будет, его место кто-то завтра займёт. Она смотрит на то, как смотрят чудовища друг на друга, как редкие взгляды бросают в глаза ей, как изредка смотрят ей в ноги, как липкими взглядами гладят ей грудь. Она понимает, что снова заплачет, она так привыкла плакать, плакать от страха и неприязни, она хочет, чтоб не было этого, она хочет, чтоб вместо уродов и монстров, здесь были бы ангелы и херувимы. Она прячет слёзы, она превращает их в пыль и молчанье.
Чудовища смотрят друг другу в глаза, они наполняются гневом, вот слышится первый угрожающий рык, вот слышен ответ, и то, как царапает кто-то когтями, израненный пола паркет. А в это время лампы всё светят, лампы всё греют пространство, и жар от дыхания чудищ, и напряжение гнева, всё смешано в злую картину. Она не художник, она лишь модель. И ей не сбежать, не уйти и не вырваться прочь, из этой преисподней. Она обречена смотреть на это раз за разом, смотреть на это от заката до рассвета, за ночью ночь, за ночью ночь. Один из монстров сделал первый шаг, под гул и рыки тех, что рядом, кто напротив или по бокам, он сделал шаг, оскалил зубы, и снова отступил.
Она не верила своим глазам, она не верила им раньше, не может им поверить и теперь. Мигнула лампочка, плохой предвестник. Она смотрела в потолок, смотрела, как горят спасительные лампы, она просила их гореть, она просила их гореть и не покидать её. Но это только лампы, они не могут менять этот мир, они могут только гореть или перегореть. Для того чтоб гореть, им нужен выключатель или хотя бы провода. Но этот выключатель неподвластен лампам, он неподвластен ей, кому же выключатель тот подвластен? Наверное, тому, кто проложил здесь провода. Ещё ей кажется, что монстры как-то могут управлять всем светом, по крайней мере, тем, что светит здесь, по крайней мере, для неё. Она смотрела, как их нервы обнажались, она смотрела, как из глаз летели искры, угрожая распалить пожар, она смотрела, как клыки терзали воздух, а когти стены и паркет.
Моргнули лампы, как второй звонок в театре, и от её не ускользнуло глаз, как положение сменилось оккупантов, ей кажется, что каждый из них уже продвинулся на добрый дециметр к середине, ей кажется, что сердце сжалось в маленький комочек, ей кажется, что это будет с ней в последний раз. Ей кажется, она всё это не переживёт. А чудища всё громче рычат и бьют по полу лапами и клацают зубами. В их яростных глазах есть ненависть и злоба, а что же есть у них в сердцах? Ей кажется, что все они лишь узники, и то, что происходит здесь, не больше чем театр сумасшедших кукол, быть может, заводных, быть может, у которых есть программа. Она, почти что кожей чувствует, что это вот сейчас произойдёт…
И в этот миг, вдруг гаснут лампы, все. И меркнет всё вокруг, весь мир теперь становится кошмарной тьмой. И в тот же миг, срываются и прыгают чудовища и монстры. Во тьме слышны и лай, и крики, раздался визг и звуки сломанных костей, и булькающий звук распоротого горла, и чмоканье, теперь пустых глазниц. Она закрыла голову руками, она зажмурила глаза и закричала громко-громко. А мимо проносились монстры, они не трогали её, но иногда она, вдруг чувствовала, как её касается холодный хвост, мерзкий. Или вдруг слышала тяжёлое, горячее дыханье за спиной, или как капает слюна, а может, кровь, ей на колени. Вот и сейчас, она кричала в темноту, а по волосам её погладил кто-то. А всё что думала она: «А скоро ли рассвет». Она кричала и думала, скоро ли рассвет. И мокрый нос её ступней коснулся, она одёрнула ногу и сжалась в комочек. Она закричала сильнее.