В это время разведчикам Маркова не было ровным счетом никакого дела ни до Вильденбруха, ни до его штаба. Оставив в траншее боевое охранение, личный состав поредевшей до полутора десятков человек роты спал мертвым сном в добротном трофейном блиндаже на участке фронта близ южной оконечности озера Балатон. Низкий поклон саперам – быстро переоборудовали оставленные без боя немецкие позиции фронтом на запад. Иначе сейчас вместо сна пришлось бы долбить киркой мерзлую землю. Известие о взятии Будапешта все восприняли равнодушно. Лишь Быков в ответ на короткую речь по поводу завершения боев в венгерской столице, произнесенную лично начальником политотдела дивизии подполковником Ратниковым, отстраненно протянул:
– А-а-а…
Больше никакой реакции не последовало. Ратников обходил позиции, рассказывая о последних новостях и наших успехах.
– Теперь пойдем на Вену! – бодро произнес подполковник и рубанул воздух рукой в перчатке.
– Ага, – устало выдохнул Быков. Кивнуть головой уже не было сил.
Ратников огляделся вокруг – все собравшиеся на политинформацию бойцы, прислонившись к стенкам окопа, пытались бороться со сном. Ратников сделал паузу, и тут сержант Куценко выдал такую руладу, что все остальные непроизвольно взбодрились.
– Во дает – стоя спит! – восхищенно произнес Паша-Комбайнер.
Ратников обвел присутствующих полыхнувшим на миг взглядом, поиграл желваками и после некоторого замешательства произнес:
– Отдыхайте, товарищи…
Марков назначил часовых. Остальным сказал:
– А ну, марш в блиндаж! Померзнете тут.
И неожиданно для окружающих, да и для самого себя, добавил совершенно по-домашнему:
– Фомичев уже печку растопил…
Теперь обовшивевшие и грязные, в изодранном и обожженном обмундировании, покидав на нары снаряжение и вещмешки, развесив по стенам автоматы, разведчики спали. По блиндажу витал тяжкий дух непросушенной обуви и мокрых шинелей да без умолку храпел сержант Куценко. Прилег и Марков, велев разбудить себя через два часа. Капитану тогда приснился сон. Перегруженная бесконечными заботами и бессонными ночами психика под впечатлением от последних событий сплетала в периоды недолгого забытья причудливые узоры. Сначала снилась всякая белиберда: серый горизонт и грязный, весь в воронках от разрывов снег. На снегу барахтались люди, ездила туда-сюда какая-то техника. А потом Марков отчетливо увидел конный обоз. Обоз тянулся по заснеженному склону вверх. Там должен был быть перевал. Но перевала не видно, и от того кажется, что обоз уходит прямо в небо. Марков стоит в новенькой светло-серой шинели, постукивая друг о друга каблуками юфтевых сапог. Холодно. Но опускать каракулевый подбой папахи не хочется – будет выглядеть не солидно. Карпаты. Февраль 1915 года. Подпоручик Марков после госпиталя следует на передовую в свой полк. Так оно все и было в действительности. Все в русской армии бредили тогда спуском на Венгерскую равнину. «Теперь пойдем на Вену!» – громким басом говорит кто-то прямо над ухом. Совсем рядом остановились сани. Распахнутая шинель седока с красными отворотами, блестящие генеральские погоны, поблескивающее на переносице золотое пенсне. Марков берт под козырек. «Так точно, ваше превосходительство!» – бодро отзывается подпоручик… И в тот же момент он проснулся. Марков посмотрел с верхних нар в центр блиндажа. Несколько секунд спросонья он опасался, что произнес фразу вслух.
У маленькой печурки сидел Фомичев и, открыв кованую дверцу, помешивал металлическим прутом чуть тлеющие угольки внутри.
– Картошку будете, товарищ капитан? – поднял глаза на Маркова Фомичев. – А то я испек…
Марков отрицательно покачал головой:
– Нет, спасибо.
– Поспите еще, вы и часу не отдыхали, – участливо предложил Фомичев.
Марков закрыл глаза, но сна больше не было. Вытянувшись на спине, он смотрел на бревенчатый накат потолка. В землянке было подозрительно тихо. Чего-то не хватало. Так и есть – храп смолк, а сержант Куценко, спустившись к печурке, уже катал в ладонях, дуя на пальцы, горячую печеную картофелину. Прикрыв глаза, капитан слушал приглушенный солдатский разговор внизу.
– Хороша картоха.
Это Быков, видать, тоже не спится – подсел к ребятам.
– Давай тушнину откроем, – с набитым ртом предложил Куценко.
– Щас оформим. – Фомичев порылся в вещмешке, извлек большую банку американской тушенки, подбросил на ладони и любовно выставил на чурбачок. – Ленд-лиз, братва!
В считаные секунды банка оказалась вскрытой маузеровским штык-ножом.
– Э-э! Куда без меня хомячите! – на нижних нарах зашебуршился Паша-Комбайнер.
– Второй фронт! – блаженно улыбнулся в полусумраке блиндажа Фомичев, вываливая щедрые куски мяса на подставленные товарищами ломти черного хлеба.