Речи произносили в основном бывшие сослуживцы Алексея по заводу. Они были вполне трафаретные, кроме одного выступления. Молодая женщина звонким сильным голосом говорила о том, что город находится под властью сил зла. Никто не смеет противостоять им и нам остается лишь одно – хоронить все новых и новых ее жертв. Но неужели мы бессильны изменить эту ситуацию, боимся бросить вызов негодяям, которые творят тут все, что хотят. Пусть они знают, что нас не устрашат новые могильные холмы, вырастающие на городском погосте, мы все равно в конечном итоге окажемся сильнее их.
Гроб медленно опускался в могилу. Сухая земля быстро скрыла его от наших глаз, навечно приняла его в свои владения. Все стали подходить к матери и вдове. Я тоже подошел.
– Уйди! – вдруг во весь голос завопила мать, – я не хочу тебя знать. Ты не сын мне, ты душегуб. Ты погубил Алешу.
Как и у подъезда нашего дома, я снова оказался в центре всеобщего внимания. Но на этот раз быть под обстрелом любопытствующих глаз мне хотелось еще меньше. Между мной и матерью все было ясно; мне ничего не оставалось делать как лишь поскорее скрыться с ее глаз.
Глава четвертая
Я лежал на кровати, по моему лицу, словно муравьи, бегали солнечные блики, но я не обращал на них никого внимания. Болела голова, да так сильно, что я не мог повернуть ее в сторону и проверить – осталось ли что-то в бутылке.
Я мало пил, еще реже напивался, но иногда я словно снимал ногу с тормозов и погружался на такую глубину алкогольного моря, что казалось, что с этого дна мне уже не суждено выплыть. Таких случаев в моей жизни было всего два или три. Последний раз это случилось, когда ушла жена, предпоследний – сразу после смерти Саши Михайлова. И вот вчера я совершил новое, быть может, самое глубокое погружение.
Я понятие не имел, сколько сейчас времени, да и не интересовался этим бессмысленным вопросом. В моей судьбе были разные крутые повороты, но еще никогда я не чувствовал такую полную безнадежность, такое абсолютное отчаяние, такое полное отчуждение от остального мира. Я не только не знал, что мне дальше делать, но и не хотел ничего делать. Я провел на земле примерно половину отмеренного мне срока – и уже все растерял, все разбросал на этом пути. Даже умереть и то не смог, хотя возможности такие были, а не смог, потому что я не лучший. Саша Михайлов был лучший – вот он упал вместо меня пробитый пулей на том картофельном поле; Алексей был лучший – вот бомба, подложенная для меня, разорвала его. А я даже не нужен смерти, она презрительно отвернулась от меня, как недостойного такой милости. Но отвернулась от меня и жизнь, которая тоже не желает принимать меня в свою кампанию.
Я продолжал лежать на кровати, тупо смотря в потолок, словно надеясь на нем отыскать письмена, которые приоткрыли бы мне тайну моего бытия. Но на засиженной мухами поверхности не высвечивалось абсолютно ничего. Я плюнул вверх, но плевок, естественно, не долетел до цели, а совершил посадку на моем лице. Мне стало противно, я вытер слюну, однако это не могло изменить моего настроения. О если бы кто-нибудь сказал бы мне, что делать в таком положении? Но, увы, моя персона в этом мире никого не интересует, ему нет никого дела до лежащего в грязной комнате на грязной простыне человека и проклинающего то мгновение, когда он появился на белый или скорее на черный свет.
Я все же сделал усилие и повернул голову в сторону бутылки. Мои старания оказались щедро вознаграждены: в ней оставалось не менее четверти стакана водки. Я перелил ее в него, но пить не стал, потому что услышал шаги за дверью. Может быть, это пришли те, кто не сумели разметать мое тело по земле и теперь решили завершить свое дело, вяло подумал я. Что ж, если так, то добро пожаловать, я как раз в идеальном для этого состоянии. Мои мозги слишком сильно залиты алкоголем, чтобы я мог испытывать страх, а мышцы парализованы полным безразличием ко всему происходящему. Да и вообще, такой вариант мне представлялся далеко не самым худшим.
В дверь постучали. Я не помнил: закрыл ли я ее, но решил, что в любом случае не стану отворять. Если пришли меня убивать, то с таким хилым препятствием они прекрасно справятся и без моей помощи.
Дверь отворилась, послышались шаги. И через секунду я увидел на пороге комнаты своего старого друга Тольку Нечаева. Одет он был не как священник, а как обычный цивильный гражданин, только очень мрачно: и костюм и рубашка были черного цвета. Лишь густая борода указывала на его нынешнее занятие.