«Мы оставили пищу неубранной. Могут набежать звери, налететь птицы и растащить ее. Надо торопиться!..»
Последней фразы она не поняла; на лице ее запечатлелась вопросительная улыбка. Ибрагимов жестами стал объяснять ей, чего не мог передать в письменной форме. Наконец они торопливо направились к жилищу. Ибрагимов был удивлен не менее спутницы, когда они в действительности отметили невероятные опустошения. Десятки птиц с тревожным криком взвились над пещерой. В ущелье скользнула рыжая тень. На каменных плитах остались следы зверей. Длинной строчкой тянулись они за скалы.
Уже вечерело. Противно кричали шакалы. Это они отпечатали мелкие мокрые пятерки. В бешенстве Ибрагимов бросился по их следам. Гонда последовала за ним. Она увидела, как ученый схватил несколько бронзовых орудий и как потом он с ожесточением пустил их в удирающих животных. Из ее груди вырвался крик сожаления. Ученый понял свою опрометчивость: он не должен был метать в вороватых карликов бронзовые орудия. У древних ценились они на вес человеческой жизни. Своим поступком демонстрировал он полную их бесценность для современного нам человека.
Дни протекали, похожие друг на друга, загруженные заботами и занятиями. Они обучали друг друга каждый своему языку. Вскоре у каждого образовался довольно солидный словарь. Ибрагимову плохо удавался гортанный гондван-ский акцент, а выговор современный — Гонде. Ежедневно под видом охоты известной ему одному тропой ученый спускался в долину. Там он встречался с коллегами с «Фантазера», докладывал о своих достижениях, передавал переписку на аспидных досках. И по мере того, как он приобретал от гондванки знание древнего языка, остальные ученые имели возможность также изучить их, тем более, что спрятанные диктофоны, фонографы и патефоны с исключительной чистотой записывали произношение, интонацию, передавали своеобразный гортанный призвук.
Возвращаясь с добычей, Ибрагимов обычно приносил с собою и предметы современного производства. Знакомство Гонды с позднейшей культурой росло, ширилось ее представление о племени, во власти которого находилась она теперь. Все чаще и чаще просилась она на охоту. Ученый всегда отклонял ее просьбы.
Обычай полонившего их народа, — говорил он, — не допускал чужеземных женщин показываться на виду туземных жилищ.
Нередко Ибрагимов заставал Гонду в слезах. Ее тоска волновала его. Он хотел бы смягчить ее горе, но чем мог он ей помочь?
Сквозь кофейный загар ее тела проглядывал яркий румянец. Девушка расцветала. Женственность гондванки превосходила все, что встречалось когда-либо в жизни ученому. Грациозность, мечтательность, янтарный блеск глаз. Точеные формы ее фигуры, густые пряди, бронзоватость волос приводили его в восхищение.
Гонда оживлялась, впитывала жадно, как влагу, всякое неизвестное ей доселе явление, каждый новый предмет. И все-таки вспышки восторга сменялись нередко часами не-поборимой тоски человека, не знающего, чего не хватает ему в жизни. Древние люди были гораздо жизнеупорнее и сильнее, нежели человек, который был с нею.
Захваченный с головой своей ролью, Ибрагимов однажды подметил в поведении девушки новые черточки. Она становилась более внимательной к нему.
Ее заботливость была непохожа на обычное внимание женщины, привыкшей видеть в мужчине опору. Иначе почему бы с такой тревогой старалась она разгадать волновавшие его мысли, когда лицо его омрачалось. Чувство привязанности к нему заменялось чем-то другим, несдержанным и пылким, что захватывало порой и его самого. Ибрагимов однажды поймал себя на мысли, до сих пор не проскользавшей так ярко.
Он сидел за холмом, близ горного озерца, в котором купалась Гонда. Она расположилась невдалеке от него. Густой кустарник отделял их сплошной стеной друг от друга. Ибрагимов слышал, как плескалась она в воде шумно и резво. Затем опустилась тишина. Он долго ждал девушку. Она задержалась. Допуская возможность неприятной случайности, Ибрагимов прошел кустарник.
Он увидел обнаженную девушку лежащей на песчаной отмели. Ее тело раскинулось в него под солнечными лучами, молодое и крепкое. Ибрагимов застыл в изумлении. Она заметила его появление, но продолжала нежиться, томно потягиваясь. Это было сверх сил Ибрагимова. Он бросился к ней.
Гонда, смеясь, быстро накинула на себя тунику. Опомнившись, смущенный, он встал перед нею, она взглянула на него. Ее глаза излучали влекущий и властный свет. Ибрагимов поник и, растерянный, отошел.
Девушка вскоре догнала его. От нее веяло юной свежестью. В эту минуту она была особенно привлекательна.