Одно дело свободные граждане, решившиеся дать своё согласие на участие в эксперименте. Несчастный случай, или, не дойдет бог, массовая гибель, вызовет такой общественный резонанс, что корпорации мало не покажется.
А зэки-добровольцы — это совсем другое дело!
— Валерон!
Ага, значит я не ошибся! Резанный, действительно, был Валерой.
— А ты не задумался, хоть на минутку, откуда такой аттракцион невиданной щедрости?
На какой-то миг я даже зауважал Петручо, посчитав, что мужик, и вправду, думает на пару ходов вперед. Но тут он продолжил, и я тут же взял все свои слова обратно.
— А вдруг у тебя член после этого стоять не будет?!
Да, уж — примитивные желания, примитивные цели. Как следствие — и беспокойство, самое что ни наесть примитивное.
Я бы на их месте задумался о более серьезных последствиях: паралич, шизофрения, остановка дыхания, отказ в работе прочих внутренних органов.
А эти только и думают, что о своём хозяйстве.
— Член мне, конечно, жалко, но с другой стороны — что же мне здесь ещё двадцать лет пидоров чешежопить? Хотя за столько лет, скорее всего, мне и бабы уже даром будут не нужны, — приуныл Валерон, — А коль вскорости на волю попаду, и случиться с моим хозяйством какая беда, то я как-нибудь с этой проблемой разберусь. Медицина сейчас на высоте! А не поможет медицина, так я народными средствами! Или к бабке-знахарке какой-нибудь обращусь!
— Ну, твоё дело, Валерон! Советов тебе давать не буду, а то ещё сам же и виноват буду, мол, уговорил сделать очередную глупость. Я свой пятак как-нибудь сам осилю, без посторонней помощи. Посижу пару лет, а там, может быть, очередная амнистия в честь президентских выборов!
— А ты хоть знаешь, кто у нас президента сейчас?
— Фамилия его, кажется, как-то на «П» начинается, — попытался почесать в голове Петручо.
— На «Х». - поправил его Валерон, — И зовут его — Хрен Его Знает!
Он, было, заржал, но боль, в исколотом, и неспешно заживающем, организме, быстро угомонила его веселость. Немного отдышавшись, он продолжил:
— Говорят, что практически все пожизненные подали заявку на участие в эксперименте. Даже Никон маляву из карцера заслал, чтобы и на него местечко забили.
Минуту я беззвучно и неподвижно лежал на кровати, всё тщательно обдумывая и взвешивая, а затем, не своим голосом, закричал:
— Позовите доктора! Врача! Врача-а-а!!!
Глава 4
Напугал я своих соседей по палате изрядно. Мужики, до последнего, твердо были уверены в том, что я окончательно съехал с катушек.
На самом деле, всё, конечно же, было совершенно иначе.
Едва тюремный фельдшер переступил порог палаты, я очень бодро затараторил:
— Доктор — да вы просто кудесник! Чувствую себя абсолютно здоровым человеком! Мне бы такого специалиста, когда я после аварии попал в больницу — глядишь, был бы сейчас намного целее! Доктор, как вы это делаете?! — И не дав ему раскрыть рта, продолжил, — Хорошо! Не говорите! Прекрасно вас понимаю — врачебная тайна! Доктор, я на все сто процентов готов к выписке!
Честно говоря, голова моя ещё кружилась, а ребра болели так, что ни хотелось не двигаться, не говорить, и не дышать, но мне необходимо было выбраться отсюда как можно скорее.
Мой напор немного обескуражил фельдшера — обычно зэки наоборот, всеми правдами и неправдами, стараются задержаться в стенах больнички, как можно дольше. Порой они сознательно нарушают режим и процедуры, а иногда наносят себе новые увечья, лишь бы затянуть процесс выздоровления.
Но мой случай показал, что всегда существуют исключения из правил.
Это-то и заставило фельдшера насторожиться.
А может, хоть это и звучит очень неправдоподобно, и даже фантастично, по отношению к этому прожженному цинику, фельдшеру действительно стало меня жалко, ведь он, наверняка знал, что ждет меня по выходу из лазарете, ведь зона, как известно, слухами полнится.
Очень хотелось верить во второе, поскольку не хотелось бы окончательно потерять веру в людей.
— А может стоит ещё недельку понаблюдать за вашим здоровьем?
Я уж чуть было не ляпнул, — Перед смертью не надышишься! — но вовремя себя одернул.
— Да что вы, доктор! Не стоит беспокоиться! Я здоров, как бык!
И я даже продемонстрировал фельдшеру, изрядно похудевший в обхвате, бицепс единственной действующей правой руки, намекая на свою неимоверных физическую силу.
Фельдшер с минуту глядел в мою натужно улыбающаяся сквозь боль физиономию, а затем махнул рукой: