Но Алекс, не разобравшись, ударил лошадь, и она понесла по улице, мимо заколоченных домов, мимо закрытых ставень.
Раздался второй выстрел, потом еще… Лошадь под Алексом стала куда-то проваливаться, а он, перекувыркнувшись через голову, шлепнулся на землю и минуту лежал, оглушенный. Лишь когда пуля ударила рядом, подняв фонтанчик песка, он вскочил и бросился в кусты смородины. Еще один выстрел раздался сзади.
Алекс упал меж камней и замер. Сердце бешено стучало в груди.
Минуты проходили… А может, только секунды? Ему показалось, что кто-то идет… Да, да, он слышал шаги.
Шаг, шаг, еще шаг…Они отдавались в приникшем к земле ухе, как набат.
Затем они остановились. Совсем близко. Слышно, как шуршат камешки под подошвами, как скрипят сапоги одного из них.
— Он где-то здесь, — сказал тот, кто был ближе.
— Сволочи, черт их принес. Ты не разглядел, сколько их было? Вдруг начнется Поглощение?
— Ерунда! Мы их раньше перестреляем.
Один ушел, а тот кто стоял, остался. Потом и он передвинулся немного. Алекс рискнул приподняться и выглянуть. Человек с охотничьим ружьем стоял на дороге. Алекс разглядел короткие кривые ноги в черных драных брюках и покрытые пылью сапоги. Неожиданно человек повернулся и вскинул ружье. Из-за угла дома выскочил Ситмах.
Два выстрела прозвучали одновременно. Тот, в черном, упал на дороге. Упал и Ситмах. Алекс ничего уже не соображая, вскочил и, не помня себя, бросился к нему.
Он был почти рядом, когда ощутил опасность. Он почувствовал знакомую дрожь земли. Поглощение? Он метнулся вперед, в кусты, но провалился в канаву. И тут вновь затрещали выстрелы. Все пули летели в него, все люди вокруг хотели, чтобы он больше не жил, не смел дышать, не мог ходить, чтобы остатки изуродованного мира принадлежали только им. Мальчишка лежал в жгучей крапиве, ожидая, когда же заряды ненависти долетят и уничтожат его. Что его защищало?
Желание жить? Или ружье Ситмаха, стреляющего неподалеку?
Он приподнялся и позвал своего спасителя. Стебли вокруг зашуршали, и Ситмах скатился к нему в полную воды, заросшую крапивой канаву, принеся с собой запах пота и пороховой гари.
— Алекс, живой, черт?
— Живой, — пробормотал Алекс. — А ты?
— Частично… Уходи, скорее…
Алекс и сам чувствовал, как в земле нарастает знакомая дрожь… Опротивели они ей. Надоели. Сейчас чавкнет — и сожрет.
Ситмах вскочил и, пригибаясь, побежал вперед, при каждом шаге заваливаясь на один бок.
— Ты ранен? — спросил Алекс. Не верилось, что с Ситмахом может что-то случиться.
— Да, зацепило, — отозвался тот.
Теперь Алекс заметил, что на серых грязных брюках чуть повыше колена расплывается бурое пятно.
— Скорее, скорее, — торопил Ситмах, — потом будешь выражать соболезнование…
Они выскочили на улицу и побежали, уже не скрываясь. Они очутились между двух огней — между ненавистью людей и ненавистью земли.
Им грозили ружья тех, кто в домах, их отторгала Земля.
Но выстрелов больше не было, и дрожь под ногами стихла. Они выбрались из поселка и остановились.
Никого. Ни Родиона, ни его жены, ни Макса. Даже конь Ситмаха исчез.
— Может, их поглотило? — тихо спросил Алекс.
— Поглотило, точно… — согласился Ситмах. — Только не отроешь уже.
Он сел на камень, поросший мхом, и, достав нож, разрезал штанину. Нога там, где вошла пуля, посинела.
Кровь, стекая, образовала темно-красную дорожку, и Алекс подумал, что в ботинке у Ситмаха чавкает не только вода из канавы… Ему стало не по себе…
— Может, вырезать пулю?
— Ты будешь?
— Я? Нет… — он даже отступил.
— Так не говори ерунды. Лучше возьми нож и срежь кору с дерева. Только не лапай изнутри руками.
Ситмах, приложив кору, завязал ногу куском драной подкладки.
Они остались вдвоем, без еды, без лошадей, а до границы Поглощения еще далеко…
— Ерунда, сказал Ситмах. — Все ерунда. Чем нас меньше, чем мы бессильнее, тем маловероятнее Поглощение. Земля просто-напросто боится и уничтожает из страха.
Он встал, опираясь на ружье, как на палку. И они двинулись дальше. Поначалу Ситмах шел довольно бодро, потом стал хромать все сильнее и сильнее. Возле каждого озерца или ручейка он останавливался попить и наполнял флягу водой, но хватало ее ненадолго. Алекс предложил опереться на него. Ситмах смерил его выразительным взглядом и ничего не ответил. Но вскоре тяжелая рука Ситмаха опустилась ему на плечи, и они побрели в обнимку, как пьяные…
Задолго до вечера оба путника повалились на землю и так лежали, не в силах сделать ни шага.
Превозмогая усталость, Алекс поднялся и отправился собирать сухостой. Костер разгорался плохо. С болота тянуло сыростью.
Ситмаха стало знобить.
Наконец, огонь разгорелся и стал согревать. Тепло обнадеживало.
Быть может, они доживут до рассвета, доберутся до границы, а там… Там будут люди… Они не станут стрелять. Они протянут руки.
Алекс лег на землю и стал гладить ее огромное тело.
— Господи, — шептал он, обращаясь к сырой и равнодушной массе под собою. — Господи, сделай доброе… Разве мы так уж плохи? Господи, не будь так жесток…
Все в голове у него спуталось: небо и преисподняя, песок и болота. Лишь от костра шло тепло, и горячечный бред Ситмаха оставался голосом человека.
Так Алекс и заснул, прижимаясь к земле, обнимая ее и шепча бесконечные, клятвы покорности всесильной разъяренной Гее.
Они дошли до границы. Ситмах снял руку с плеча Алекса и положил ладонь на белый, гладко обструганный столб, врытый в землю. Столб еще пах смолою. С одной стороны был луг и болота. С другой — дома, улицы. Стояли машины. Красная кирпичная труба дымила. Экскаваторы, наперебой рыча, вгрызались в землю. Яма была огромной, как котлован на месте Поглощения. В нее с тупым упорством светили прожектора.
— Ну вот… — Алекс в гримасе, означающей улыбку растянул рот. Дошли…
И он хотел переступить границу.
— Стой, — сказал Ситмах.
Алекс обернулся, не понимая.
— Я не пойду, — Ситмах оттолкнулся от свежеобструганного столба и сделал шаг назад. — Я не пойду туда.
— Да ты…как же… — Алекс выпучил глаза. — Ведь там безопасно.
— Я не пойду, — в третий раз повторил Ситмах.
— Тебе нужен врач, ты умрешь один, раненый, в лесу…пытался убедить Алекс, оглядываясь на дорогу и город за спиною. Там ходили люди, там была жизнь, как до начала Поглощения.
— Запомни, парень, из всех, кто еще топчется здесь, я умру самым последним, — хмуро произнес Ситмах и, повернувшись, пошел, не разбирая дороги — в лес Алекс сделал несколько шагов за ним следом и остановился, озираясь. Город за спиной манил…
— Ситмах! — завопил он от отчаяния и боли.
Тот шел не оборачиваясь и почти уже скрылся среди осинника и низких елочек. Алекс бросился за ним, потом резко повернулся и побежал обратно, потом вновь рванул за Ситмахом. И, наконец, в последний раз повернувшись к городу лицом, он увидел, как красная труба, что пятнала вечереющее небо рыжим дымом, вдруг разломилась пополам и, будто в замедленной съемке, стала оседать вниз…
Алекс бросился назад — в лес. Границы Поглощения больше не существовало…