— Хватит, — выдыхаю я, стирая его вкус со своих губ тыльной стороной ладони.
Его глаза возбужденные и голодные, когда спускаются по моей толстовке и наблюдают, как поднимается и опускается моя грудь.
— Сколько стоит поцеловать тебя в другие губы?
Несмотря на то, что он был абсолютно серьезен, и эта мысль заставляла мой клитор пульсировать, я выдавила смешок.
— Нисколько. Спокойной ночи, Раф. Спасибо за ужин.
Он стонет, опуская подбородок мне на колено.
— Не будь такой упрямой маленькой негодницей. Хотя бы поспи в машине, — я качаю головой, неловко протягивая руку за своей сумкой. — Ну а что еще ты собираешься делать? — он смотрит на окно моей гостиной так, словно это его злейший враг. — Ты не будешь спать. Собираешься сидеть и играть в шахматы с тараканами всю ночь?
Нет, я собираюсь мастурбировать и представлять, к чему бы все это привело, если бы была слабовольной, а затем притворяться, что смотрю двадцать серий «Друзей», на самом деле потакая навязчивым мыслям о каждой детали вечера.
Конечно, я ему этого не говорю, а также не отвечаю на его оскорбления по поводу моей квартиры.
— Звучит как идеальный вечер.
— Я буду припаркован здесь всю ночь, если ты передумаешь.
Я поворачиваюсь и открываю дверь. Когда прохладный воздух врывается внутрь и обдает меня холодом, рука Рафа хватает меня за запястье. Я оборачиваюсь, ожидая последней мольбы, но встречаю его крепко сжатую челюсть.
Его глаза смотрят на меня, что-то уязвимое танцует за серьезным выражением его лица.
— Просто скажи мне, что у меня есть шанс, Куинни, — его большой палец скользит по моему пульсу. — Это все, что мне нужно знать.
Мое сердце срывается со своей оси и бьется где-то над пупком. Я смотрю на него в ответ, впитывая его задумчивый взгляд и каждую резкую черточку его лица.
Эмоции грозят задушить меня, но я этого не допущу. Во всяком случае, не в машине Рафа. Я беру из его кошелька причитающуюся мне сумму — плюс еще немного на чаевые, конечно — и бросаю его в подстаканник.
Я смотрю на него, пока отвечаю на его вопрос.
— Я сказала тебе выбрать свой путь в ад, Раф, — тихо говорю я. — Не моя вина, что ты выбрал длинный путь.
Его пристальный взгляд обжигает мне спину, когда я перехожу дорогу и исчезаю в своем многоквартирном доме.
Глава двадцать шестая
Визг Рори заполняет ее гардеробную.
— Не так туго. Святой гусь, ты держишься за пряди, как неандерталец.
Я встречаю ее взгляд в зеркале туалетного столика.
— В прошлый раз ты сказала, что слишком свободно. А теперь слишком туго. Может быть, проблема в твоих спутанных волосах.
Она действует впечатляюще быстро, хватает расческу с комода и тянется назад, чтобы ударить ею по моим костяшкам пальцев. Я шиплю, дергая ее за непослушную косу.
— Если бы ты был кем-то другим, брат, я бы сломал тебе пальцы.
Я бросаю небрежный взгляд в сторону двери, где Анджело стоит, прислонившись к косяку, с таким же кислым выражением лица, как и его голос.
— В любом случае, я чуть не потерял их в птичьем гнезде твоей жены.
Рори расплетает косу и взъерошивает кудри.
— Завтра в это же время?
— К сожалению.
Я подмигиваю ее отражению, а затем бросаю ее резинку для волос на туалетный столик. Выражение лица Анджело сменяется весельем. Я чувствую, как оно преследует меня, когда надеваю куртку и наклоняюсь, чтобы почесать Мэгги за ушком на прощание. К тому времени, как он выходит в коридор, чтобы дать мне пройти, это самодовольство начинает раздражать меня.
— Лучше скажи это сейчас.
У него хреново получается прятать ухмылку за тыльной стороной ладони.
— Что?
— Какое бы остроумное замечание ты ни приберег до того момента, когда я буду на полпути вниз по лестнице, скажи его сейчас, пока ты в пределах досягаемости моего правого хука.
Он поджимает губы.
— Ни хрена я не собирался говорить.
— Хорошо.
Но этот ублюдок — лжец, потому что я в трех шагах от прихожей, когда его грубый голос преследует меня.
— Прошло уже три недели.
Я медленно останавливаюсь, уставившись на розовые блестящие сердечки, свисающие с люстры. Очевидно, Рори так весело провела время, украшая дом к Рождеству, что она приступает к празднованию Дня Святого Валентина на две недели раньше.
— Я в курсе, — выдавливаю я из себя.
— Три недели — долгий срок, чтобы быть подкаблучником, не так ли?
Раздражение скользит по моим нервам, но больше потому, что знаю, что он не ошибается.
Три недели пресмыкательства. Три недели прозябания в чистилище искупления, играя в игру, правила которой знает только Пенни. Три недели, проведенных с ней на свиданиях, платя сто долларов — плюс чаевые — за каждый поцелуй. Три недели смотрения на окно ее гостиной через дорогу всю ночь, каждую ночь, на случай, если она передумает по поводу того, чтобы не спать в моей машине.
Как ни странно, я бы солгал, если бы сказал, что ненавижу это. Блять, по крайней мере, в моей жизни прошло уже три недели с ней. Кроме того, я стал странно одержим желанием выяснить, что делает ее счастливой. С каждой красиво упакованной коробочкой, которую я ставлю на обеденный стол при свечах, я, затаив дыхание, наблюдаю, как она развязывает бант, надеясь, что это заставит ее глаза загореться так, что мой член станет твердым.