Когда мы подходим к краю обрыва, она смотрит на меня, в ее глазах пляшет смесь озорства и чего-то более неуверенного. Волосы развеваются на ветру, и она смотрит на горизонт.
— Думаю, я долго не смогу садится, особенно после...
Сбитый с толку, я поворачиваюсь, чтобы проследить за ее взглядом. Мне требуется ровно полсекунды, чтобы увидеть это. Блять, это видно всему побережью.
Рекламный щит, возвышающийся на утесе над Лощиной, был там всегда, но обычно на нем изображена реклама Дома виски Клуба Контрабандистов. Но не сегодня. Нет, сегодня на нем очень большая, подсвеченная фотография меня. На моем лице изображен огромный член, нарисованный маркером, в процессе эякуляции, а слева большими черными буквами напечатан слоган.
— Рафаэль Висконти — огромная залупа, — растягивая слова, зачитываю это своим лучшим скучающим тоном. — Ого, сколько времени тебе потребовалось, чтобы придумать этот слоган?
— В рекламном агентстве сказали, что мне нельзя использовать слово «пидорас».
— Я удивлен, что они вообще позволили тебе это повесить.
— Ну, Нико пришлось потянуть за несколько ниточек. Ох… но он настаивает, чтобы я сказала тебе, что это была не его идея.
Я смотрю на нее сверху вниз, веселье переполняет меня.
— Тогда чья это была идея?
— Разумеется, Тейси.
— Разумеется, чей же ещё.
В кармане моего костюма начинает жужжать телефон. Затем он гудит снова и снова, и я не сомневаюсь, что это все в радиусе десяти миль спрашивают меня о последней достопримечательности побережья.
Пенни ерзает рядом со мной, прижимаясь своим телом, в стеганном одеяле, к моему боку.
— Ты бесишься?
Я смеюсь, обнимая ее одной рукой.
— Я впечатлен, детка. Ты даже нашла мою фотографию, на которой я моргнул. Я думал, что моя пиар-команда удалила их все из Google.
— Так и есть. Мне пришлось сделать скриншот с видео, на котором ты запечатлен на каком-то модном торжестве. Оно расплывчатое, если подойти достаточно близко.
Я бормочу беззаботное ругательство по-итальянски, но Пенни напрягается.
— Ты действительно не бесишься?
Ветер набирает скорость, свистя между нами. Я заправляю ей за ухо выбившуюся прядь и провожу костяшкой пальцев по холодной щеке.
— Ты хочешь, чтобы я бесился?
Она сглатывает, открывает рот, чтобы что-то сказать, но затем решительно закрывает его. Здесь, на мысе, темно, но не настолько, чтобы я не заметил подозрительный блеск в ее голубых глазах.
Мое сердце сжимается.
— Что не так? — я прижимаю ее к своей груди, просовывая руки под одеяло, чтобы лучше ее чувствовать. Блять, она дрожит, даже несмотря на дополнительный ватин в одеяле. — Поговори со мной, Куинни. Ты хочешь, чтобы я бесился?
— Не знаю, чего я хочу, — выдавливает она, ее горячее дыхание проникает мне под рубашку. — Ничего из этого не работает.
— Что ты имеешь в виду?
— От того, что я трачу все твои деньги, мне не становится лучше, Раф. Мне также нет дела ни до одного из твоих подарков. Черт возьми, когда ты вчера вечером остановился заправиться, я достала из твоего бумажника триста долларов и ничего не почувствовала, — она вздергивает подбородок, чтобы посмотреть на меня. — Я положила их обратно.
— Боже, — бормочу я, поглаживая ее по затылку. — Правда?
Она дергает головой в сторону моего огромного лица на рекламном щите.
— Подумала, что может быть, месть — это то, что мне нужно. Думала, мы приедем сюда, и я увижу член на твоём лице в свете фонарей и почувствую, что между нами все в порядке. Но это не так.
Я прижимаюсь своим лбом к ее лбу, боль нарастает внутри меня.
— Тебе не нужны деньги, не нужны подарки. Я извинялся миллион раз. Как мне все исправить, детка?
Она дрожит. Чертовски дрожит. Я хочу заползти в нее и остановить это.
Она делает глубокий вдох, чтобы успокоиться, и прижимается щекой к моей булавке на воротнике. Стенки моего желудка сжимаются. Клянусь, если она ответит на мой вопрос: ничего, то я на девяносто девять процентов уверен, что достану из кармана Зиппо и сожгу весь мир.
Вместо этого она запускает пальцы в карман моей рубашки и испускает вздох, достаточно громкий, чтобы ее тело растворилось в моем.
— Мне нужно знать, что ты не такой, как другие.
Мы стоим так несколько минут, мой подбородок покоится на ее макушке, ее горячее дыхание обдает мою шею. Несмотря на пронизывающий холод, моя кожа пылает от жара и импульсивности. Я, блять, не могу думать из-за всего этого шума в моей голове. Ненавижу, что именно самодовольный тон моего брата пробивается сквозь хаос и приносит мне ответ.
Я обхватываю ее рукой за талию и осторожно поднимаю на руки.
— Пошли, у нас есть еще одна остановка перед ужином.
Глава двадцать седьмая
Пенни вырывает свою руку из моей и медленно пятится к выходу из церкви.
— Если думаешь, что я пойду туда, то ты, должно быть, сумасшедший.