На этот раз она едва не сломала ему руку и, вздрогнув, пронзительно взвизгнула.
Глава 45
Недостойное поведение
Если бы кто-то спросил доктора Ортолона, что самое сложное в этих родах, он скорее всего затруднился бы ответить. Сами роды особенной трудности не представляли, а вот муж роженицы… Правда, такое часто бывает. Как лучший лондонский акушер, он давно понял, что мужья могут быть еще надоедливее жен. Но этот экземпляр переплюнул всех остальных представителей своего пола, даже членов королевской семьи, в которых сентиментальность сочеталась с поистине ослиным упрямством.
Все девять месяцев беременности мистер Дарби казался вполне разумным человеком. И во время визитов доктора Ортолона рассуждал вполне здраво, проявляя подобающую случаю тревогу за жену.
Но в последнюю неделю или около того этот человек словно с цепи сорвался. Похоже, он всерьез считал, что от беременности можно отказаться, как от надоевшего слуги.
— Для этого слишком поздно, не находите? — спросил доктор Ортолон с хриплым смешком. Разумеется, он смеялся в одиночестве. Мистер Дарби в это время метался по вестибюлю подобно дикому зверю. А когда Ортолон стал подниматься по ступенькам, мигом очутился рядом, бормоча угрозы и сыпля крайне невежливыми репликами.
И что бы вы подумали? Он вломился вслед за акушером в комнату роженицы!
К этому времени леди Генриетта испытывала довольно сильный дискомфорт, хотя держалась, с точки зрения доктора, прекрасно. Мистер Дарби подскочил к изголовью кровати и о чем-то заговорил с женой. Доктор предложил ему уйти, поскольку сейчас необходимо провести обследование его жены, но несчастный круто развернулся с таким выражением лица, что доктор отпрянул в полной уверенности, что место светского джентльмена каким-то образом занял абсолютно нецивилизованный дикарь из джунглей.
— Даже не мечтайте! — прорычал он.
Ортолону показалось, что он видел обнаженные клыки. Пришлось сдаться. Но присутствие мужа в комнате отвлекало пациентку, что в таких обстоятельствах было даже к лучшему.
Схватки, как и полагается, усиливались, а леди Генриетта в это время неустанно журила мужа за грубость и за то, что наотрез отказался уходить из комнаты.
Позже, когда начались потуги, пациентка развлекалась, устраивая мужу скандал за скандалом. Обычно гнев будущих матерей обращался на доктора, и Ортолону подобные вещи всегда действовали на нервы. Теперь же оказалось, что и мужья на что-то годятся… если, разумеется, смотреть сквозь пальцы на крайнее неприличие такого поведения.
В конце концов, все прошло благополучно. Никаких сложностей. Даже немного обидно. Как истинный профессионал, Ортолон обожал безумные скачки со смертью, сопровождавшие трудные роды.
— Абсолютно обычный случай, — заявил он пациентке. Она подняла глаза. Знакомое зрелище. Волосы потемнели от пота и прилипли ко лбу. Белое от усталости лицо. Темные круги под глазами.
Но эти глаза светились неземным светом при виде крохотного свертка в ее руках: синюшного, уродливого человеческого комочка, который уже довольно энергично сосал грудь.
— Как назовете мальчика? — спросил Ортолон, в который раз вымыв руки и готовясь уходить.
— Как назовем?
Леди Генриетта, казалось, тут же забыла о вопросе, обводя пальцем маленькую раковинку детского уха.
— Джоном, — ответил отец ребенка. — Джоном в честь поэта Джона Донна.
Назвать ребенка в честь поэта! Что за дикая мысль!
Но тут доктор Ортолон, к собственному ужасу, заметил, что глаза мужчины полны слез. Захлопнув свой черный саквояж, он поспешил ретироваться.
Глава 46
Из любви к Джону
Генриетта уже издали услышала топот бегущих по коридору девочек. Пронзительные голоса эхом отдавались от стен. Аннабел заливалась смехом, так что Милли была вынуждена вмешаться:
— Немедленно успокойтесь, девочки. Не хотите же вы до полусмерти испугать своего маленького братика? Он еще совсем крошечный.
Малыш только сейчас насосался молока, и маленький животик раздулся, как барабан. Он лежал на сгибе материнской руки, удивительно похожий на пьяного и довольного матроса, отпущенного на берег.
Его отец вышел из смежной гардеробной комнаты как раз в тот момент, когда в комнату ворвались Аннабел и Джози. Аннабел еще нетвердо держалась на ножках, зато умела бегать очень быстро. И поэтому первая добралась до кресла-качалки.
— Мама! — взвизгнула она.
— Не разбуди ребенка, — остерегла Джози, но опоздала. Джон Дарби открыл глаза и сонно огляделся. Он только недавно начал распознавать лица окружающих его людей. Девочки наклонились над ним, стукаясь головами.
— Джонни! Джонни! Улыбнись мне! Улыбнись! — ворковала Джози.
Что же, он и улыбнулся. Ему не жалко. Ведь это две его сестрички, лица которых сияют гордостью и радостью. Живот полон. Мама рядом. Откуда-то даже раздается низкий голос… этот голос тоже ему знаком.
Он приоткрыл ротик в радостной беззубой улыбке… и срыгнул. Из уголка рта показалась тонкая молочная струйка.
К его удивлению, наклонившиеся над ним лица мгновенно исчезли, а уши резанули громкие вопли. Но мама вытерла ему ротик.
— Он всего лишь немного срыгнул, — утешила она, после чего человек с низким голосом подошел ближе и взял его на руки.
Перед глазами Джона все расплывалось. Он пытался что-то разглядеть, но где такому малышу оценить всю элегантность человека, который его держал.
— О, Дарби, лучше не надо, — досадливо бросила Генриетта. — Только не когда на тебе придворное платье, дорогой. Ты же знаешь…
— Вздор, — перебил Дарби, чмокнув сына в крохотный курносый носик. — Джон только сейчас срыгнул, верно? Он уже покончил с этой глупостью.
— Сомневаюсь, — покачала головой мать. — И я давно хотела сказать тебе, что это ты во всем виноват. В моем роду ни одного человека не рвало месяцами подряд.
— Меня рвало! — закричала Аннабел, подпрыгивая на постели.
— И сейчас рвет! — отрезала сестра. Оскорбленная Аннабел издала жуткий вой. Генриетта улыбнулась девочке.
— Твой животик прекрасно ведет себя последние полгода. Все неприятности остались в прошлом.
— Аннабел было уже больше года, когда все прошло, — заметила Джози, как всегда выказывая острый ум, уже сейчас беспокоивший ее гувернантку. — Это означает, что бедняге Джонни придется мучиться много месяцев. Фу!
Саймон Дарби, усмехнувшись, повернулся к жене.
— Мне нужно идти. Регент прислал…
Но в этот момент Джон ощутил неприятное давление в горле и, заморгав, открыл рот. Оттуда вырвался странный сухой кашель.
— Саймон! — предостерегающе воскликнула Генриетта.
— О черт! — рявкнул Дарби.
Струя скисшего молока вырвалась из ротика малыша с силой пушечного ядра и ударила в вышитый золотыми листьями жилет.
Мама смеялась, сестры кричали, отец ругался. Молоко капало с фрака, вышитого вишневым шелком.
Джон нахмурился. В животике было совсем пусто. Голодно. Маленькие бровки сошлись на гладком лобике, и стены едва не содрогнулись от вопля.
— Не считаешь, что это довольно-таки несправедливо? — спросила Генриетта.
Дарби отдал ей ребенка и, подняв брови, принялся осторожно стряхивать молочные капли с кружевных манжет.
— Что именно? Что моему камердинеру пришлось сорок пять минут одевать меня ко двору и теперь приходится все начинать сначала?
— Нет. Тот факт, что Джон явно унаследовал голос Джози и слабый желудок Аннабел.
Муж наклонился и заправил локон за ухо жены.
— Зато у него твои милые глазки, — прошептал он, касаясь губами ее губ.
Сердце Генриетты куда-то покатилось.
— Я люблю тебя, — прошептала она. Дарби провел пальцем по ее щеке.
— Далеко не так сильно, как я тебя.